— Гугуми, фелла, бушмен кончал, — уверял он Шелдона. — Ей-ей, скоро кончал. «Кай-кай», верно!

А потому экспедиции пришлось вернуться назад. Туземцы ни за что не соглашались идти дальше, а Шелдон отлично понимал, что продолжать погоню одному с четырьмя таитянами было безрассудно. Перед ним расстилалась равнина, а вдали — отлогие склоны холмов. Он стоял в высокой траве, доходившей ему до пояса, и с сожалением глядел вдаль, на массивную скалистую вершину горы, на эту «Львиную Голову», вырисовывавшуюся на голубом фоне неба в самом центре Гвадалканара. Эта вершина, на которую не ступала еще нога белого человека, служила указателем пути кораблям, проходившим мимо Гвадалканара.

Вечером того же дня, после обеда, Шелдон и Джен играли на биллиарде. Вдруг они услышали лай Сатаны, и Лалаперу, которого послали узнать в чем дело, привел усталого, измученного туземца, который просил, чтобы ему дали возможность переговорить с «большим фелла». Хотя в такой поздний час никого постороннего, обыкновенно, в дом не пускали, но он так настойчиво добивался, что ему было разрешено войти во двор. Шелдон вышел к нему на веранду и с первого взгляда, — по осунувшемуся лицу и изнуренному виду пришельца, — понял, что последний принес важную весть.

Тем не менее Шелдон строго спросил его:

— Что такое? Зачем ты пришел сюда после захода солнца?

— Мой Чарли, — пробормотал чуть слышно и робко пришелец. — Мой — бину.

— А, бину-Чарли! Ну, что тебе? Где твой большой фелла, белый мастер?

Шелдон и Джен стали слушать доклад бину-Чарли. Он рассказывал им про движение экспедиции вверх по Бейльсуне, о том, как они перетаскивали челноки через пороги, как они переплыли то место, где река протекает по лугам, как белые промывали много раз золотоносный поток, как они подступили к холмам, какие опасные западни попадались в лесу по тропинкам, как они впервые повстречались с лесовиками, которые еще не знакомы с употреблением табака и притворяются людьми весьма кроткими, как они добрались до подножья «Львиной Головы», как мучила белых людей лихорадка и как они страдали от ран, причиненных кустарниками, наконец, как безрассудно доверились белые люди бушменам.

— Все время я говорил белому фелла-мастер: «Этот фелла-бушмен не отводит глаз, он понимает много. Пока держит он ружье, он хорош. Но глаз не сводит все время. Когда нет ружье, ей-ей, снесет голову, он „кай-кай“ тебе сделает, вот что!»

Лесовики перехитрили белых путешественников, они проявили большую выдержку. В течение нескольких недель они ничем не выдавали своих преступных намерений. Число бушменов, заходивших в лагерь белых, стало постепенно возрастать. Они то и дело приносили белым разные подарки: дичь, поросят, дикие овощи и плоды. Куда бы золотоискатели ни переносили свой лагерь, везде находились охотники помогать им в переноске вещей. Белые становились час от часу все более доверчивыми и беспечными. Им тяжело было таскать на себе ружья и патроны во время утомительных разведок и, отлучаясь, они часто оставляли свое оружие в лагере.

— Мой не раз говорил: «Белый мастер, держи ухо востро!» Фелла-мастер смеялся, говорил: «Бину-Чарли — дите». Ей же ей, говорил мой дите.

В одно утро бину-Чарли заметил, что их женщины и дети исчезли. Тюдор в это время валялся без памяти, подкошенный приступом лихорадки, на месте прежней стоянки, в пяти милях от нового лагеря, передвинутого поближе к золотоносной кварцевой жиле, выходившей концом на поверхность земли. Бину-Чарли показалось весьма подозрительным то обстоятельство, что вблизи лагеря не видно ни черных Марий, ни детворы, и он побежал к Тюдору.

— Мой ворочал мозгами, как черт! — рассказывал он.