Между тем погода, которая до тех пор стояла прекрасная, внезапно переменилась: подул ветер, море начало шуметь, волноваться. Экипаж еще продолжал готовиться к нападению; но скоро поднялась настоящая буря, и капитан Даркинс принужден был думать уже не о спасении моего семейства, а о собственной своей безопасности. Ветер выл и рвал паруса, мачты гнулись, весь остов корабля скрипел. Убавили парусов: мало; убавили еще, и еще, — все мало. Море вздувалось, как кипяток, и страшные валы ходили вровень с бортом.

Это была первая буря, которую видела Гонория, и, казалось, что душа ее возвышается по мере того, как разъяряются стихии. Вдруг ветер переменился и подул нам прямо в корму: корабль полетел словно взапуски с ветром; седые волны отставали от него одна за другой, как собаки, уставшие от погони за быстроногим оленем. Мы могли считать себя в безопасности; но зато, что ждало нас впереди? Буря, видимо, усиливалась не порывами, а беспрестанно, как оратор перед толпою разгорячается по мере течения своей речи и оканчивает порабощением умов слушателей. Казалось, что она, эта страшная буря, не хотела ударить нас неожиданно, как бы презирая нашу человеческую слабость; казалось, что она говорила нам: «Выходите бороться со мной на океане; вооружитесь своей силой, умом; стойте твердо; крепитесь. Сразимся как неприятели, достойные друг друга, без хитростей, без уловок, и посмотрим, кто победит. Слышите ли вы звуки труб моих, которые гремят смертью? Прислушайтесь к реву волн, которые им вторят. Я — страшный юго-западный ветер. Держитесь!.. Иду».

— Ардент, — сказала мне Гонория, — бог бури говорит со мной; я слышу его голос. О, как он величествен и ужасен! Дай мне руку, Ардент; я не могу стоять. Как качается наш корабль! То взлетает на воздух, го погружается в бездну, словно маленькая песчинка, которую вертит ветер. Скажи, опасно ли это, братец?

— Пока еще не опасно, Гонория.

— Но что это за стук в задней каюте? Что там делают?

— Закрывают окна, чтобы вода не набежала. Не лучше ли тебе сойти вниз, Гонория?

— Если мы в опасности, так зачем? А если нет, то я ни за что не соглашусь заключить себя в темной каюте. Останемся лучше здесь. Посмотри, братец, как усиливается ветер. Ах, почему у нас нет крыльев? Мы полетели бы над этими кипящими волнами, стали бы обгонять вихрь.

— Ты вольна это сделать, Гонория. Дух, который животворит человека, может подняться и летать быстрее птицы. Но что это за странное желание, Гонория?

— Да, странное Ардент; твоя правда. Я сама не знаю, чего мне хочется, но чувствую, что мне чего-то недостает. Слышишь ли ты меня, Ардент? Волны ревут так громко.

— Слышу, Гонория. Твой приятный голос не теряется и среди рева волн.

— Однако я сама себя почти не слышу.

— Прижмись поближе ко мне и говори, Гонория. Мне так утешительно слушать твой голос.

— Благодарю. Как-то наш добрый папенька и маменька? Видишь ли ты их корабль?

— Вижу. Вон он качается на волнах.

— Они в опасности, Ардент?

— В такой же, как и мы, Гонория, не больше.

О, да сохранит их Бог! Замечаешь ли ты, Ардент, как уединенно мы с тобой стоим здесь на корме? Никто не подойдет к нам; все заняты; на лицах этих добрых матросов, что правят рулем, написан ужас. Они боятся, бедные! И посмотри, как они напрягают силы; а их четверо Скажи, Ардент, отчего их теперь четверо, тогда как я видела, что рулем правит один человек?

— Так надо, Гонория. Несмотря на то, что их четверо, они едва в состоянии удерживать корабль в таком положении, чтобы ветер приходился прямо в корму. При малейшем их невнимании мы можем повернуться боком к ветру, и тогда нас опрокинет.

— О, да сохранит их Бог! Замечаешь ли ты, Ардент,

— Мы в воле Божией, Гонория.