Первым моим движением было задвинуть позолоченный засов; затем я обернулся и на какое-то время замер в радостном удивлении, пожирая глазами фею, своей волшебной палочкой, казалось, отомкнувшую мне двери зачарованного замка. Она возлежала на атласных подушках, облаченная в розового шелка кафтан, затканный серебряными цветами, и в платье белого дамаста с золотыми цветами, стянутое в талии и оставляющее полуоткрытой грудь; широкие рукава, ниспадавшие сзади, позволяли видеть белоснежную рубашку из шелкового газа, застегнутую у шеи бриллиантовой брошью; осыпанный драгоценными камнями пояс довершал туалет. На голове у нее был <style name="razryadka">талпок</style> — восхитительный головной убор турецких женщин, представляющий собою надетую набок бархатную шапочку вишневого цвета с золотой кистью посредине. На незакрытых талпоком висках волосы были гладко уложены и подхвачены заколкой в форме букета из драгоценных камней, имитирующих живые цветы: жемчужины — бутоны апельсина, рубины — розы, бриллианты — жасмин, топазы — дикий нарцисс. Из-под этого убора волосы необыкновенной длины, заплетенные во множество косичек, рассыпаясь, падали на плечи и струились до белых расшитых золотом бабушей из козловой кожи, в которые красавица прятала свои маленькие ножки. Черты ее лица были идеально правильны — истинно греческий тип, отмеченный печатью гордости и грациозного величия, с огромными черными глазами, достойным Аполлона носом и коралловыми губами.
Все это я рассмотрел с одного взгляда. Лебединым движением выгнув шею, девушка подняла голову и взволнованно посмотрела на меня. Мне стало ясно, что мой наряд ввел ее в заблуждение, и она сомневается, того ли привели к ней, кого она призывала. Я мгновенно сорвал с себя платье и покрывало, и она увидела мой мундир гардемарина. Вскрикнув, прекрасная гречанка поднялась, пошатнулась и, с мольбой протягивая ко мне руки, воскликнула по-итальянски:
— Синьор офицер, во имя Панагии, спасите меня!
— Кто вы? — ответил я, подбежав к ней и поддерживая ее рукою, чтобы она не упала. — И от какой опасности я должен вас спасти?
— Кто я? Увы! Я дочь того, кого вы встретили, когда его вели на казнь, — отвечала она. — Опасность, от которой вы можете спасти меня, — это стать наложницей убийцы моего отца.
— Что я могу сделать для вас?! — вскричал я. — Говорите. Я здесь. Располагайте мною.
— Сначала узнайте, чего я страшусь и на что надеюсь. Выслушайте меня, чтобы поведать обо всем, мне хватит двух слов.
— Но зачем тратить драгоценное время на разговоры? Вы молоды, вы прекрасны, вы несчастны, вы вверяетесь моей храбрости и чести, раз призвали меня. Чего же мне больше?
— Думаю, сейчас нам пока ничто не угрожает. Цука-дар на празднике во дворце. К тому же на улицах еще слишком многолюдно, чтобы нам сейчас отважиться на побег.
— Тогда говорите!
— Мой отец был грек, был царской крови и был богат; эти три преступления в Константинополе караются смертью. Цука-дар выдал его; отца арестовали, меня продали. Его отвели в тюрьму, меня схватили и спрятали в этот дом. Его приговорили к смерти, меня — к жизни. Лишь мою мать оставили на свободе.
— О, я видел ее! — воскликнул я. — Это ведь она сидела возле тела вашего несчастного отца?
— Да, да! — ответила девушка, заламывая руки. — Да, это была она, это была она!
— Мужайтесь! — сказал я ей. — Мужайтесь!
— О, у меня достанет мужества. В этом вы при случае убедитесь. (Она улыбнулась, и эта улыбка была страшнее любых слез.) Итак, меня препроводили к моему хозяину, убийце моего отца, купившему меня на деньги моей семьи. |