— Ну так что? Идём звонить? — прервал мои раздумья Васильев и посмотрев на часы, добавил, — Время самое подходящее.

С директором театра о встрече договорились на шесть тридцать вечера. У них как раз начнётся спектакль, и он посвободнее будет.

Меня такое время вполне устроило. Как раз успею накормить Галку в кафешке, а потом дома скину несколько мелодий на плёнку и переоденусь в костюм. Правда не в тот, какие в этом времени приняты.

Любят тут в эти скафандры наряжаться. Хотя, если разобраться, кроме них особо и носить нечего. Киношники, те ещё свитера или водолазки с кожаным пиджаком практикуют. И я тоже сдуру разок попробовал. Ага, летом в кожаном пиджаке. Ощущения незабываемые. Нужно или крепко себя не любить, или свято верить в моду и поклоняться ей из последних сил. Полдня вытерпел, а потом дважды в душ бегал. Всё казалось, что я потный и кожей пахну.

Так что льняной летний костюм меня вполне устраивает. Мнётся, правда, но это уже детали.

О том, что мы с Яковом Львовичем найдём общий язык, я понял сразу. Директор театра был одет в льняной костюм. Мы с улыбкой оглядели друг друга, и разговор почти сразу задался.

Начали с прослушивания. Ради такого дела я со своим магнитофоном припёрся. Свеженьким. Импортным. Два часа назад вытащенным из найленной в интернете распечатки.

Нормальный директор в театре. Деловой.

Без лишних расшаркиваний друг перед другом мы сошлись на том, что я за месяц пишу им музыку к спектаклю. Если она их устраивает, то мне оплачивают работу и принимают на должность музыкального руководителя театра.

Обидно только, что на вступление к спектаклю Яков тут же отжал самую вкусную пьесу для флейты. Впрочем, не жалко. И причин для такого решения, как минимум, две.

Документальный фильм часто показывать не будут, а спектакль, если его включат в репертуар театра, будет идти годами. И к тому же, есть у меня одна знакомая флейтистка, которая украсит собой любую сцену. Не факт, что она тут пожизненно играть будет, но согласитесь, для студентки, живущей в общаге, работа в театре — это престижно. Да и подработка неплохая. Меньше девяноста рублей в месяц ей точно не предложат, а это худо — бедно, две её месячные стипендии.

Под студию мне предложили помещение, над дверями которого красовалась надпись "Красный уголок". Судя по слою пыли на стульях и пожелтевшей новогодней стенгазете, помещением пользовались не часто. Нормальный такой зал, метров под сто, с подобием небольшой сцены и обширной кладовкой за ней, заваленной всяким хламом. Первомайские транспаранты, помятые духовые инструменты, позеленевшие от старости, и бюст Ленина, который в эти времена принято на торжественных собраниях водружать на специальный стол, покрытый кумачом. Над сценой, кстати, тоже растянуто красное полотно, на котором белилами выведено: — "Искусство принадлежит народу".

Ну, так-то, да. На словах-то народу много чего принадлежит. Те же "заводы рабочим, земля крестьянам".

Ага, серп и молот, млин. Хочешь жни, а хочешь куй.

Довелось мне уже услышать непотребные стишки на эту тему. И было б от кого. От детей, бегающих у меня во дворе. Вот же мелкие матершинники. Можно, конечно бы и не слушать это с балкона, а спуститься во двор и заняться воспитанием несознательного поколения, но на дворе лето, и что характерно, кондиционеров ни у кого нет. Окна у всего дома нараспашку. То есть стишки слышат все, в том числе и родители юных декламаторов, и тут вдруг я вылезу с нравоучениями. Оно мне надо?

Впрочем, не первый раз политики народ у нас разводят. Помню, рассказывал мне батя про приватизацию и ваучеры, и тоже отчего-то сильно ругался.