— Так как вы позавтракали, то возьмите четырех человек и сделайте обход, чтоб удостовериться, все ли в порядке.

Молодой человек поклонился, выбрал четырех волонтеров и вышел с ними.

— Я только что хотел просить вас послать патруль, вы предупредили мое желание, благодарю вас, любезный Петрус.

— Не за что, командир, теперь нам пуще прежнего надо смотреть в оба, я чую измену в воздухе.

— И я, — сказал Мишель.

— То есть так и разит изменой, — подтвердил Паризьен.

— Если они это сделали, — проворчал Оборотень сквозь зубы, — то, надо сознаться, это верх гнусности, из рук вон.

— На что вы намекаете, Оборотень? — спросил Мишель.

Контрабандист тряхнул головою.

— Терпение, командир! Дайте вернуться моему мальчугану — он расскажет нам, что видел, и тогда я узнаю, прав я или нет, до тех пор я предпочитаю молчать — лучшее средство, чтоб не ошибиться.

— Хорошо сказано, Оборотень, и как подобает человеку осторожному, — заметил Петрус. — За ваше здоровье! — прибавил он, чокаясь с ним.

— За ваше, сержант, и много лет вам здравствовать! — ответил контрабандист смеясь.

Потом он залпом осушил свой стакан, и бывший студент добросовестно последовал его примеру.

Протекло довольно много времени.

Мишель Гартман уже встал из-за стола и расхаживал взад и вперед по шалашу с задумчивым видом.

Паризьен растянулся на полу, ногами к огню, и спал, Петрус разговаривал с Оборотнем вполголоса, остальные же вольные стрелки уже давно все храпели громовым храпом.

Вдруг Том, который лежал возле огня, встал, навострил уши, помахал хвостом и, слегка залаяв раза два-три, одним прыжком очутился снаружи.

— Это мой мальчуган возвращается, но он не один, — обратился Жак Остер к Мишелю, который посмотрел на него вопросительно.

— Как же вы знаете это? — спросил Петрус.

— Том мне сказал, — ответил контрабандист с самым серьезным видом.

Опешив от странного ответа, Петрус взглянул на него почти с испугом — он не постигал невидимой связи между собакой и хозяином, в силу которой они понимали друг друга по слову, по знаку.

Мишель опять заходил по шалашу.

Протекло еще несколько минут, потом послышались голоса и шум шагов, наконец, одеяло, служившее дверью, было приподнято и несколько человек, один за другим, вошли в шалаш: сперва капрал Освальд, за ним мальчуган с плутовскою рожицей, который на ходу играл ушами своей собаки, а затем прелестная молодая девушка в туземном костюме, зябко кутавшаяся в накидку из простой материи, какие крестьянки носят в Вогезах.

Шествие замыкалось четырьмя вольными стрелками, которые составляли патруль.

За этими разнородными лицами одеяло опустилось снова.

Капрал Освальд подошел к Петрусу рапортовать, а мальчик, все сопровождаемый собакой, подходил в это время к отцу, переглянувшись с молодою девушкой, которая, сильно зарумянившись, робко стояла у двери и не решалась подойти, вероятно, от смущения, когда вдруг увидала кучу вооруженных мужчин, признаться, вида довольно страшного.

Оборотень поднял сына своими сильными руками, громко поцеловал его в обе щечки, красные и круглые, как яблочки, потом поставил опять перед собою на пол и глядел на него с наслаждением.

— Так ты уж вернулся, мой мальчуган? — сказал он. — Скоро что-то, знаешь ли.

— О! Батюшка, идти-то было недалеко, — протяжно ответил ребенок, по своему обыкновению.

— Разве ты поручения моего не исполнил? — спросил отец, нахмурив брови.

Мальчик щелкнул пальцами и продолжал, покачав головой с видом себе на уме:

— Исполнено поручение-то, и хорошо исполнено, будьте покойны, батюшка.