Мамаша была очень довольна этой похвалой и в свою очередь, еще раз осклабившись, пожелала приятного пути Зубоскалке.

И мы двинулись дальше… Вот и пасека… Вдали сквозь деревья виднеются маленькие домики… Я знаю, что это за домики — это ульи — жилища пчел… Их очень много. Они разбросаны среди липовой чащи, а там подальше стоить шалаш пасечника, который ухаживает за ульями.

— Тс! Тс! Тс! — предупредила меня шепотом мамаша, будь осторожен, Мишенька! Не шуми! Пасечник теперь спит и будет спать до тех пор, пока солнышко не опустится до верхушек деревьев. Пчелы скоро улетят из ульев и тогда мы можем идти добывать мед.

И она чуть слышно, крадучись, на четвереньках, зашла за толстостволые, как бы сросшиеся липы и прилегла за ними, растянувшись в высокой трав.

Я последовал ее примеру.

В моей голове витали чудные грезы. Я мечтал о той светлой минуте, когда запущу лапу в отверстие улья и, вытащив оттуда соты, с наслаждением полакомлюсь вкусным медом.

Мои сладкие мечты унеслись так далеко, что я положительно чувствовал у себя во рту ароматичный вкусный мед, который своей сладкой тягучей массою так и тает на язык и зубах.

Нет, положительно я испытывал такое ощущение, как будто он находится у меня во рту. У меня даже слюнки потекли от удовольствия.

Ах, как мне неудержимо захотелось меду, сейчас… сию же минуту!.. Положительно я не хотел терять ни одной секунды. Мельком глаза мои обратились на мамашу.

Она очень удобно разлеглась на мягкой траве и, кажется, спала…

Решительно ей не было никакого дела до мучений ее ненаглядного Мишеньки.

И так как мучения мои из-за желания во чтобы то ни стало получить соблазнительный мед cию же минуту, становились все настойчивее и сильнее, я не рассуждал больше.

Пчелы были в ульях… Я отлично видел, что он еще не улетели оттуда…

Но какое мне было дело до пчел, до всего миpa, когда я хотел меду, и только меду…

Быстро поднялся я со своего места и, разваливаясь с боку на бок по своему обыкновению, направился к ульям… Вот и ближайший из них… Совсем, совсем близко… Остается только протянуть лапу и…

Я привожу, нимало не задумываясь, свой план в исполнение… Моя объемистая лапа просовывается в крошечное окошечко улья.

И…

— Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Что, кто?

Кто смеет?

Господи по милуй!

Ничего не понимаю!

— Не буду! Не буду! Ай! Ай! Ай! Ай! Никогда не буду!

Целый рой пчел вылетает из улья и впиваются мне в нос, да именно в нос, единственное место не защищенное длинной непроницаемой для их класса шерстью.

О, скверные пчелы! Они отлично знали куда нанести удары, чтобы он был чувствительнее!

— Ай! Ай! Ай! Ай! — реву я на весь лес благим матом.

В одну минуту около меня мамаша.

— Молчи несчастный! Что ты делаешь — шепчет мне на ухо она — пасечник сейчас проснется и созовет людей. Сейчас, сейчас проснется!

Ho он уже проснулся и, как полоумный, выскочил из своего шалаша и несется во всю рыть по лесу, в ту сторону, где усадьба… И кричит — точно его режут. И чего кричит?

Велика важность, что на его пасеку забpели два проголодавшиеся медведя! Подумаешь, ужас какой!

Нет, ты покричи тогда, когда в твой нос занесется с десяток этих окаянных жалящих нестерпимо существ, которые называются пчелами! Желал бы я знать, чтобы ты сделал в таком случае!

И продолжая выть на весь лес, я тру себе нос лапой и верчусь, как волчок на одном месте.

— Тише! Мишенька! Тише! — машет меня отчаянным голосом мамаша.