– «Покорнейше просит… всемилостивейшей матушке его величества… Отпущено в кредит… и осталась неоплаченной сумма в пятнадцать мерков… счет на которую при сем прилагается… Дюжина бычьих ножек для студня… один барашек на рождество… один жареный каплун в топленом сале для личных покоев, когда его светлость лорд Босуэл ужинал с ее величеством…» Мне кажется, милорд, вы вряд ли будете удивляться тому, что это прошение встретило столь бурный прием у короля. И я полагаю, мой достопочтенный паж, что ты постарался вручить королю свое прошение прежде ходатайства твоего господина.

– Истинная правда, не хотел я этого, – ответил Мониплайз. – Я‑то хотел сперва прошение его светлости подать, как полагается; ну, а потом, думаю, он и мой маленький счетик прочтет. Но тут такая суматоха поднялась, лошадь испугалась и шарахнулась в сторону; ну, я тут, наверно, сунул ему в руку оба прошения разом; может, мое и сверху оказалось; да и то сказать, оно и справедливо, ведь сколько я страху‑то натерпелся…

– И сколько ты палок получишь, мошенник! – воскликнул Найджел. – Неужели я должен терпеть оскорбления и бесчестие из‑за твоей несносной наглости, из‑за того, что ты припутываешь свои низкие дела к моим?

– Нет, нет, нет, ваша светлость – вмешался добродушный горожанин. – Я помог обнаружить оплошность вашего слуги; окажите же мне хоть немного доверия и позвольте взять его под свою защиту. Вам есть за что сердиться на него, но мне кажется, что он сделал это не с умыслом, а скорее из тщеславия, и я думаю, если вы сейчас отнесетесь к его поступку снисходительно, в следующий раз он окажет вам лучшую услугу. Ступай, негодник! Я помирю тебя с твоим господином.

– Ну уж нет, – сказал Мониплайз, твердо стоявший на своем, – если уж ему так хочется ударить бедного малого, который последовал за ним совершенно бескорыстно – по‑моему, с тех пор, как мы покинули Шотландию, я видел не очень‑то много от своего жалованья, – что ж, пусть его светлость поднимет на меня руку, и посмотрим, что скажут люди. Я лучше подставлю спину под удары его дубинки, лишь бы люди не говорили – хоть я и очень благодарен вам, мейстер Джордж, – что кто‑то чужой вмешивается в наши дела.

– Ступай, ступай, – сказал его господин, – и не попадайся мне на глаза.

– Ну что ж, это недолго, – промолвил Мониплайз, медленно направляясь к двери. – Я ведь не сам пришел, меня позвали, и я уж полчаса тому назад сам бы ушел по доброй воле, да только вот мейстер Джордж задержал меня своими расспросами; истинная правда, оттого и вся суматоха.

И он удалился, ворча что‑то себе под нос, скорее с видом оскорбленной невинности, нежели кающегося грешника.

– Ну и намучился же я с этим дерзким слугой! Он неглупый малый, и я не раз имел случай убедиться в его преданности. Я верю, что он любит меня – он не раз доказывал это, – но порой тщеславие так кружит ему голову и он становится таким своевольным и упрямым, что мне начинает казаться, будто он мой господин, а я его слуга; и если ему случится сделать какую‑нибудь глупость, он готов извести меня своими громкими жалобами, словно я всему виной, а уж никак не он.

– И все же не браните и не гоните его, – сказал горожанин, – ибо, поверьте моим сединам, в наши дни любовь и преданность слуги встречаются реже, чем в те времена, когда мир был моложе. Но не давайте ему поручений, мой дорогой лорд, не соответствующих его происхождению и воспитанию, ибо вы сами видите, к чему это может привести.

– Это совершенно очевидно, мейстер Гериот, – промолвил молодой лорд, – и мне очень жаль, что я был несправедлив к своему монарху и вашему господину.