Трое друзей достигли наконец жилища папуасов.

— Странное помещение, — проговорил Пьер, взбиравшийся первым. — В нем есть все, кроме самого необходимого.

— О-ла-ла! — ответил Фрике. — Да здесь, должно быть, живут сумасшедшие. Каким образом, черт возьми, держатся они на этом полу и не падают в воду с перекладин, отстоящих друг от друга чуть не на метр… О милосердный Боже, как все это чудно!

Зрелище было поистине удивительное. Жилище папуасов, имеющее, как мы уже сказали, форму четырехугольника, представляло изнутри раму на сваях с накиданными на нее вдоль и поперек перекладинами, образующими открытые решетчатые отверстия в квадратный метр, точно колодцы. Такой пол являлся продольным узким коридором. Направо и налево устроены были легкие перегородки из листьев и жилок саговой пальмы с семью или восемью дверями, ведущими каждая в комнату отдельной семьи. Наконец, с передней части, со стороны моря, дом оканчивался широким выступом, открытым со всех сторон, с крышей из листьев. На этой террасе собирались днем семьи, населяющие воздушное жилище, чтобы подышать чистым воздухом. Под словом «семья» мы понимаем не только отца, мать и их потомство, а употребляем его в самом широком смысле и разумеем под ним людей близких, а также невольников, одним словом, всех, кого общая нужда соединила вместе.

Каждая отдельная комната предоставлена была во владение одной семьи, и нередко случалось, что в обширном воздушном помещении жили вместе пятьдесят или шестьдесят мужчин, женщин и детей, за исключением молодых людей, помешенных в отдельных домах.

Все дикари в костюмах праотцов, грязные и вонючие, важно стояли на перекладинах, дружески приветствуя европейцев.

Если внешний вид свайной постройки был странен и оригинален, то внутренность помещения превосходила все ожидания. Фрике и Пьеру де Галю казалось, что они просто-напросто попали на совет нечестивых — так здесь было все грязно, скверно и неуютно. Мебель заменяли накиданные там и сям ветки, рогожи, кора бамбука, лохмотья и листья, казалось, готовые каждую минуту упасть в море, и несколько беспорядочно набросанных на решетчатые отверстия досок, добраться до которых представлялось неискусному гимнасту делом почти невозможным. Одни доски служили вместо кроватей, а подстилка из листьев на них заменяла матрацы; толстый слой земли, покрывающий другие, служил очагом. Съестные припасы, непригодные для еды в сыром виде, жарились и варились здесь же. Копья, стрелы, остроги, весла виднелись всюду. Кроме того, было несколько примитивных ведер из бамбука. Вот и все.

Окинув быстрым взглядом эту примитивную обстановку, Фрике вздумал перейти длинный узкий коридор, чтобы посмотреть террасу. Миновать эти решетчатые отверстия, под которыми шумело и клокотало море, оказалось делом нелегким. Парижанин, однако, не задумывался: он видел многое и почище этого. Ловко перепрыгивая с перекладины на перекладину, он достиг наконец выступа и остановился, пораженный величественным видом. Пьер смело последовал за ним; подобная гимнастика была для него делом привычным, недаром же он с малолетства служил на корабле. Виктор, несмотря на сильное желание не отстать от товарищей, не мог сдвинуться с перекладины, на которой стоял. Сильное головокружение приковало его к месту. Для него разостлали рогожи, по которым он, шатаясь, двинулся вперед, сопровождаемый свистками и насмешками четырех- и пятилетних мальчишек-дикарей, перепрыгивавших с перекладины на перекладину с проворством обезьян. Маленькие свинки с розовыми мордочками бежали за ними по перекладинам так же быстро, как если бы они передвигались по ровной земле.

Узинак догнал двоих французов и, указывая им жестом на воздушный дом, казалось, говорил: «Будьте, как дома».