— Пожалуйста! — попросила женщина. — Мы будем молиться за своих спасителей каждый день!

— Надо выручать… того-этого… — прошептал Гоша. — Нехорошо над людьми так издеваться. Эх, встретил бы я этого Синяка, я бы ему нос расквасил!

— Синьяка, — поправил его Капустин, отступая к Симулятору и меняя в настройках число переносимых личностей. — Сейчас, сейчас… Должно получиться.

И у них действительно получилось!

Да ещё как… В это же самое время, когда школьные приятели выручали героев картины Поля Синьяка «Завтрак», в реальном мире, в самой художественной галерее, у полотна остановилась небольшая экскурсия оленеводов из Якутии. Вел её… Петрович. Тот самый робот старой закалки… то есть модели, что жил в квартире семьи Пироговых. Раз в неделю он подрабатывал экскурсоводом — так, для души, а также потому, что считал: папа-археолог зарабатывает категорически мало денег, чтобы содержать жену и робота.

— Если так пойдет и дальше, — ворчал Петрович, оставаясь наедине сам с собой и думая, что его никто не слышит, — папе мальчика придется отказаться от жены, а это не хорошо. Не по-человечески. Надо помочь.

Остановившись у картины, робот принялся пересказывать оленеводам биографию французского художника, как вдруг прямо у них на виду с полотна исчезли все люди! Лица экскурсантов вытянулись от удивления, а Петрович, схватившись за корпус, стал медленно оседать на пол.

— Что с вами? — кинулась к нему сердобольная пожилая якутка.

— Микросхема… — прохрипел робот.

Старая микросхема, уже давно пошаливавшая в металлическом чреве Петровича, от волнения перегрелась, и робота хватил удар. На вызванной оленеводами скорой помощи его отправили в ремонтную мастерскую.

На этот раз Симулятор переносил их из картины в картину в два раза дольше. Когда же мгла медленно рассеялась, молодые люди в сопровождении трех слепцов оказались в ещё более странном месте, чем то, которое они покинули.

— Что это? — недоумевая, спросил Гарик.

— Вроде доска… — ответил Гоша. — Деревянная… того-этого… с квадратами и полукружиями…

— Какая невоспитанность! — раздался обиженный голос. — Какая бесцеремонность! Назвать доской молодую женщину…

Капустин и Пирогов переглянулись. Место, куда они попали было столь малым, что молчаливо стоявшие за спиной «жертвы пуантилизма» дышали им прямо в затылки. Как тут можно кого-то не заметить?

— А вы где? — осторожно поинтересовался у женщины Гарик.

Квадраты и полукружности на доске взволнованно зашевелились.

— Я перед вами! — произнес голос. — С гитарой!

Неужели вот эти движущиеся геометрические фигурки и есть человек? Пожалуй, можно разглядеть губы, один глаз и шею… Ага, вот и гитара, но где всё остальное? Гоша почесал свой рыжий затылок и негромко спросил у приятеля:

— Может, это брак какой, а?

— Да-да, Брак! — обрадовалась геометрическая женщина. — Жорж Брак! Один из зачинателей кубизма. Он нарисовал меня в 1911 году. Ах, какое было время… Самое настоящее нашествие русских на Париж, представляете? Знаменитый русский балет Дягилева, юная поэтесса Ахматова… Вот и я, никому неизвестная тамбовская женщина, взяв гитару, отправилась… — женщина неожиданно всхлипнула, не закончив фразу, и разрыдалась. По плоскости «доски» покатились треугольные, овальные и квадратные слёзы. Была даже одна слеза-ромб, большая и неуклюжая, но она ползла столь извилистым путем, что высохла ещё на половине пути.