Несчастные лошади шли шагом, слегка подгоняемые Омра, который страдал как будто меньше других. Время от времени он давал трубку то Александру, то майору, но, в конце концов, и она перестала облегчать их страдания. Наконец, солнце стало постепенно опускаться, лучи его становились менее отвесны и не жгли так ужасно. Мысли путешественников начали приходить в порядок.
Ночью они сели рядом с лошадьми и измученные усталостью и жаждой впали в беспокойное забытье. Сны рисовали им те же мучительные картины, какие рисовал им днем мираж. Они видели себя в земном раю, слышали чудную музыку, переходили от источника к источнику, утоляли жажду и отдыхали на свежей, душистой траве. Но потом все это исчезло, и начинались кошмарные видения палящего солнца, бесплодной пустыни и мучения голода и жажды. Часа через два беспокойный сон был нарушен ревом льва, который был, по-видимому, очень близко.
Они открыли воспаленные глаза, и все тело их горело, как в огне. Омра стоял около них и держал лошадей, которые пытались бежать. Только второй рев льва привел их в себя. При ослепительном блеске звезд они увидали его шагах в ста от себя. Омра вложил уздцы лошадей в их руки и отвел их в противоположную сторону. Они машинально повиновались мальчику, не замечая даже, что он сам не следовал за ними. Через некоторое время послышался снова рев льва, и вслед за ним раздался крик лошади, очевидно, сделавшейся его жертвой. Оба вздрогнули, и, оставив лошадей, поспешили с ружьями на помощь Омра, отсутствие которого только теперь заметили. На полпути они встретили мальчика, который тихо сказал:
— Льву нужна была лошадь, а не маленький бушмен.
Они остановились на несколько секунд, но крики бедного животного и хрустение костей слишком тяжело было слышать. Это заставило их поспешить к оставшимся лошадям, которые стояли неподвижно, точно парализованные страхом.
Пройдя около часу вместе с лошадьми, путешественники остановились у небольшого скалистого холма и снова легли, не будучи в состоянии идти дальше или соображать что-нибудь. Даже рев льва не мог бы поднять их теперь, и, может быть, им было бы легче, если бы зверь пришел и прекратил их мученья. Но вдруг другой звук, более нежный, поразил тонкий слух Омра. Он толкнул Александра и приложил палец к губам, предлагая прислушаться.
Прислушавшись еще некоторое время, Омра сделал знак майору и Александру, чтобы они следовали за ним. Звук, услышанный Омра, был кваканье лягушки, которое свидетельствовало о близости воды. Фырканье лошадей подтверждало предположения. Омра пошел через ближайшие утесы, спускаясь все ниже и ниже, все время прислушиваясь к повторяющемуся кваканью лягушки. Наконец, он увидал отражение звезд в небольшом озерце. Он указал на него Александру и майору. Они припали к земле и пили, пока не утолили жажду, толкая Омра, чтобы он делал то же. Но мальчик, который спас им жизнь, только после них утолил свою жажду. Затем они поспешили к лошадям и привели их к воде. Бедные животные с жадностью пили, отходили и снова возвращались, чтобы пить. Все делали то же, и никому не хотелось уходить от воды. Александр и майор хотели лечь здесь же, но Омра отговорил их.
— Нет, нет, — сказал он. — Лев придет сюда пить. Опять на скалу и там спать. Я приведу лошадей.
Нельзя было не послушаться разумного совета. На вершине утеса путешественники легли спать и проспали спокойно до рассвета.
Проснувшись, они почувствовали себя освеженными и мучились теперь только голодом, которого не замечали при мучениях жаждой. Омра тоже спал, а лошади паслись в нескольких шагах от них на траве.
— Мы должны благодарить Бога и этого мальчика за наше спасение, — сказал майор. — Мы были более дети, чем он, в эту ночь, и он оберегал нас. Я не мог говорить вчера, и вы также не могли, но оба мы понимали, что, пожертвовав лошадью, он спас нам всем жизнь.
— Он дитя пустыни, — сказал Александр, — он вырос среди львов и привык быть изобретательным при самых крайних положениях в жизни. |