Изменить размер шрифта - +

– У меня нет времени, – зашептал Клим в мобильник. – Я сейчас на симпозиуме, а потом еду на телевидение.

– Ты что, кормилец ты наш! – заволновался Артаусов. – А книги кто писать будет? У меня в плане на эту неделю стоит очередной «Харри Фоттер». Уже название одобрено: «Унитазный флюид». Но от тебя пока не пришло ни строчки!

– Да погодите вы со своими флюидами! – шепнул Клим и отключил телефон, потому как началось вручение почетных дипломов и Клима вызвали первым.

Утром следующего дня, когда Клим собрался идти на массаж, на пороге квартиры появились четверо мужчин почтенного возраста.

– Нас прислал Артаусов, – сказали они.

На корреспондентов, которые протоптали широкую тропу в дом Клима, они совсем не были похожи, но Клим все-таки впустил их в прихожую и позвонил Артаусову.

– Да, я их прислал, – сказал специалист по авторам. – Это литературные рабы… Нет, ты не ослышался, именно рабы. Они умеют писать на любую тему. Расскажи им, что, сколько и в какие сроки надо написать, и они все сделают.

Рабы маячили в сумеречной прихожей белыми бородами, ожидая каких-либо команд от Клима. «Во те раз! – подумал Клим, обуреваемый одновременно чувством жалости и желанием покомандовать рабами. – Не сотрудники, даже не наемники, а рабы! Выходит, я теперь рабовладелец!»

Он пригласил их в гостиную, и мужчины дружно зашуршали свертками и пакетами, доставая домашние тапочки. Они сели на диван, плотно прижимая колени и нервно покашливая. Все были вооружены ручками и блокнотами, только самый бедный, с одной линзой в сломанной оправе, теребил в пальцах огрызок карандаша, а записывать собирался на разрезанных салфетках, наверняка украденных из какой-нибудь столовой. Позже Клим узнал, что это писатель Алексей Федоров, повести которого о молодых рабочих когда-то входили в школьную программу. Самому молодому рабу еще не было шестидесяти, в далеком прошлом он был главным редактором комсомольско-молодежного журнала. Еще один когда-то был политическим обозревателем какой-то крупной политической газеты. Последний раб был поэтом, он писал стихи для военных газет, и одно из его стихотворений даже как-то перевели на вьетнамский язык, положили на музыку, и эту песню исполняли вьетнамские первопроходцы джунглей.

Теперь же для всех этих людей литературное рабство было единственным источником существования, они были бедны, больны и несчастны. Клим подавил в себе чувство жалости к старикам и погасил необъяснимый порыв подарить каждому по сто долларов. Он заставил себя вспомнить о том, что он крупный, известный и гениальный писатель и в лучах его славы все былые заслуги сидящих перед ним экс-литераторов просто ничтожны. И он стал учить их создавать литературные шедевры – с той менторской агрессивностью и безусловностью, с какой уже привык общаться с многомиллионной читательской аудиторией посредством телевизионного эфира. Рабы внимательно слушали, часто кивали, тезисами записывали основные этапы сюжетной канвы приключений волшебника Харри Фоттера, и взгляды их были полны собачьей унизительной преданности и благоговения. Только самый бедный писатель Алексей Федоров смотрел на Клима сквозь единственное стекло очков дерзко и вызывающе, ничего не записывал и нервно жевал губы.

– Здорово! Сильно! Блестящая абракадабра! – похвалил Клима Артаусов, когда записанная рабами книга ушла в производство. – Даже самый дотошный писатель не подкопается, что эту книгу писали четыре совершенно разных человека. Единый стиль, единый ритм!

«Конечно, единый, – подумал Клим. – Они ведь в одной и той же психушке работали, в отделении параноидального бреда».

– А если кто-нибудь все-таки догадается? – предположил Клим.

Быстрый переход