– Прости, Мерри, я просто...

– Просто то убийство жгло тебе душу все эти годы?

– Да, – ответил он.

– Я позвоню тебе, если всплывет что-нибудь полезное.

– Позвони, если тебе понадобятся более опытные специалисты, чем местные. Я могу обеспечить тебе анализ ДНК, о котором они могут только мечтать.

Я невольно улыбнулась.

– Я сообщу майору Уолтерсу о высоком мнении, сложившемся у ФБР о местной полиции.

Он очень сухо рассмеялся.

– Прости, если я только осложнил тебе дело. Кажется, я на всем этом немного зациклился.

– Пока, Джиллет.

– Пока, Мерри.

Я положила трубку и тяжелее оперлась на стол. Гален прижал меня к себе, стараясь не потревожить больную руку.

– Почему ты не разрешила ему приехать?

Я подняла голову и вгляделась в него – искала на этом открытом лице проблески понимания. Его глаза оставались зелеными, широко раскрытыми и невинными.

Я хотела заплакать, мне нужно было заплакать. Джиллету я позвонила, потому что убийство оживило старых призраков. Не настоящих призраков, а ту душевную боль, которая, кажется, уже умерла – но снова возвращается мучить тебя, как глубоко ты ее ни похорони.

Дойл шагнул ко мне.

– Я вижу, ты становишься все более достойной трона, Мередит, с каждым днем, с каждой минутой. – Он легко тронул меня за руку, словно не был уверен, что мне сейчас хочется прикосновений.

Мое дыхание вырвалось с громким всхлипом, и я бросилась ему на грудь. Он обнял меня, яростно и почти до боли крепко. Он держал меня, пока я рыдала, потому что понимал, чего стоило мне отказаться от давней детской привязанности.

Баринтус подошел к нам и обнял обоих, притягивая к себе. Я подняла глаза и увидела слезы, бегущие по его лицу.

– Ты сейчас была дочерью своего отца, как никогда раньше.

Гален обнял нас с другой стороны, так что мы стояли, связанные общим теплом и близостью. Но я уже поняла, что Гален, как и Джиллет, был детской фантазией.

Они обнимали меня, а я рыдала. Слово "плач" для этого не подходило. Рыдания уносили остатки моего детства. Мне было тридцать три; поздновато избавляться от детских привязанностей, но иногда раны бывают так глубоки, что тормозят нас. Удерживают от взросления, не дают идти дальше, не позволяют видеть вещи такими, как они есть.

Я позволила им обнимать себя, пока я плакала, пока Баринтус плакал вместе со мной. Я позволила им обнимать себя, но в глубине души я знала, что Гален – и только Гален – не понял, что произошло. Он был самым доверенным моим другом среди стражей. Мой друг, моя первая любовь – но он спросил, почему я не разрешила Джиллету приехать.

Я плакала, а они меня утешали, но оплакивала я не только смерть моего отца.

Глава 7

Остатки макияжа, которые не сумели смыть слезы, я сняла сама. Стерла помаду, которая так и оставалась размазанной, как у клоуна, и даже выделила салфетку для снятия макияжа Холоду, чтобы он тоже привел лицо в порядок. Чистенькие, аккуратные и презентабельные, мы пошли снова к месту преступления. Внутри меня была пустота, словно я утратила кусок души. Но думать об этом было не время. Вот-вот должен был приехать Уолтерс с группой криминалистов. Нам нужно было провести допросы до их появления, на случай, если нам захочется что-то скрыть от людей. Мало ли какие темные тайны всплывут по ходу дела? Правосудие – это хорошо, но портить нашу репутацию в глазах людей ни к чему.

Дойл остановился так резко, что я на него налетела. Он оттолкнул меня назад в тут же подставленные руки Галена и Усны: они будто уловили его сигнал, для меня незаметный.