— Я в брошюре говорю о том, что нам нужен своего рода мессия. И вот он, пожалуйста! Можете представить, каков будет эффект? Я до сих пор не могу поверить этому. Нет, я вовсе не намекаю на недостаток веры. Понимаете, я трепещу, когда думаю об этом. Словно Господь возлагает на меня Свою длань и повелевает мной. Вы чувствуете это?
Грег кивнул, но подумал, что он чувствовал бы это еще глубже, если бы Август сказал «нас» вместо «меня».
11
— Не хочется об этом говорить, но я давно не была в церкви. Последний раз это было, когда сестра Дугласа выходила замуж. Знаешь, чем я сегодня занималась? Ходила по магазинам в поисках красивого платья. И наконец купила. Восемьдесят долларов отдала. Дорогое, но зато от Дианы Фюрстенберг. — Линн помолчала. — У меня такого платья никогда не было…
В комнате зазвонил телефон.
Линн и Билл Хилл сидели в плетеных креслах на балконе.
Линн не тронулась с места.
Билл покосился на нее.
— Чего не принесла с собой телефон? — спросил он после четвертого звонка.
— А я теперь вроде как не работаю. Вишь ты, раззвонились! Видать, понадобилась…
— Откуда ты знаешь, что это звонят с работы?
— А кто еще будет звонить мне в восемь вечера в субботу? Пацаны умотали за город со своими бабами. Это Арти названивает…
Телефон продолжал трезвонить.
— Ты собираешься отвечать?
Линн нехотя поднялась из кресла. Она выглядела совсем девчонкой — без всякой косметики, с ненакрашенными ресницами, в шортах и просторном батнике.
Билл Хилл всегда оказывал Линн знаки внимания. Она ему нравилась. После того как он узнал о ее разводе и переезде в Детройт, подумывал было о близких отношениях с ней, но, когда представлял, как это все произойдет, понимал, что будет выглядеть комично, учитывая двадцать лет разницы между ними. Они остались друзьями, делились сокровенным и были как родственники.
Поздно вечером во вторник она явно была не в себе, когда выбежала из центра, запрыгнула в автомобиль, торопливо бросив:
— Боже, ты в это не поверишь!
Она молчала, пока они не выехали на автостраду, ведущую на север от Детройта.
Он следил за дорогой и не задавал вопросов, стараясь представить себе то, о чем она рассказывала, и в конце концов съязвил:
— Но гвоздей-то в нем не было?
— Перестань! У него были раны, словно от вбитых гвоздей, и порез в боку, будто его пронзили копьем.
— Иисус из Детройта… — ухмыльнулся он.
— Да, Иисус! Представь себе… Стоял точно в такой же позе, как Иисус на распятии. Если бы у Ювеналия была борода…
— Что он сказал? — прервал ее Билл.
— Ничего. Только смотрел на меня.
— Но если у него были раны, наверное, ему было больно?
— Не думаю. Он выглядел опечаленным и каким-то скорбным, но он был совершенно спокоен.
— Смотрел на тебя и молчал, да?
— Он окликнул меня, когда я выбежала из спальни. Боже, зачем я сделала это?
— Я могу это понять, — сказал Билл Хилл.
— Убегая, я услышала, как он крикнул: «Линн!»
— Думаешь, он ждал от тебя помощи?
— А чем бы я могла ему помочь? Наклеить на раны бактерицидный пластырь, что ли? Нет, ты подумай! У него были те же самые раны, что у Христа на распятии… Не сам же он нанес себе эти раны! — Линн задумалась. — Считаешь, он хотел, чтобы я ему помогла? О господи! А я убежала, повернулась и убежала, будто дуреха…
— Не переживай! Он должен был знать, что́ ему делать, подобное случалось с ним раньше. |