|
— Это точно.
— Наши пути как-то пересеклись, в конце тридцатых годов.
— Да, отец говорил мне об этом.
— Догадываюсь, он не очень лестно отозвался обо мне.
— Вы правы.
— Но теперь это все в прошлом.
— Да.
— И перед нами совсем другое дело.
Гаммедж посмотрел на толстого старика и кивнул. «Твой дорогой усопший папочка советовал тебе обходить стороной этого ужасного старика, Ричард Третий (так он все чаще называл тебя, видя в этом тонкую иронию, а ирония нынче ценилась на вес золота). Папочка предупреждал, что этот старик умен и очень опасен. Так, наверное, оно и есть, раз он приложил дорогого, далеко не глупого папочку».
— Речь, вероятно, пойдет о деньгах, — заметил Гаммедж.
— Почему вы так решили?
— Потому что вы улыбнулись, мистер Кенсингтон.
— Это, знаете ли, интересное наблюдение, потому что многие люди полагают, что деньги улыбок не терпят.
— И все-таки деньги скорее радуют, чем печалят.
— Знаете ли, я изучаю их всю жизнь.
— Знаю.
— Что такое деньги, мистер Гаммедж?
— Практически?
— Философски.
— Власть? Чувство безопасности? Алчность? Жадность? Война? Предательство?
— Вы на правильном пути, только свернули в сторону отрицательных эмоций.
— Извините.
— Деньги, мистер Гаммедж, это любовь.
— Однако.
— Подумайте об этом.
— Обязательно подумаю.
— Деньги — это любовь. Люди, которые говорят обратное, просто не имеют их в достатке. Но поставьте их перед выбором между принципами и долларом, девяносто девять процентов выберут доллар. Оставшийся один процент — просто дураки.
— Как я понимаю, мы подходим к сути нашего разговора.
— Да, я подумал, что мы можем обсудить сегодня наши дела, раз уж вы все равно прилетели в Вашингтон.
— Мне нужно немного времени, — Гаммедж пожал плечами. — Но никаких трудностей я не ожидаю. Четыреста тысяч будут у меня ко вторнику, остальное — к концу недели.
— Это хорошо, потому что там, — Кенсингтон махнул рукой в сторону Белого дома, — начинают дергаться.
— Мистер Кенсингтон, меня абсолютно не интересует, дергаются они там или нет. Я знаю человека, который сейчас занимает Белый дом. К сожалению, я знаком с ним много лет и всегда находил его одиозной личностью: вульгарным в мыслях, ненадежным в делах, не умеющим вести себя в обществе и абсолютно безвкусным в одежде. Господи, чего только стоят его костюмы!
— Я тоже не голосовал за него, — кивнул Кенсингтон.
— Я согласился координировать сбор денег для Каббина лишь потому, что он представляет собой куда меньшую угрозу для моей компании, чем этот Хэнкс. И, откровенно говоря, с Каббином куда приятнее общаться, разумеется, когда он трезв. К сожалению, сейчас он слишком много пьет.
«Господи, ну и зануда же ты, Ричард Третий», — подумал Гаммедж.
— Как я и говорил, деньги — это любовь, и потребуется много любви, чтобы добиться его переизбрания. А также кое-что еще.
— Не понял.
— Если вы хотите видеть Каббина президентом, вы можете помочь ему и в другом, в немалой степени порадовав его.
— Чем же?
— Я думаю, вы должны организовать комитет.
— Какой комитет?
Кенсингтон улыбнулся.
— Комитет за стабильную промышленность. |