— Нельзя отрицать, что ребенок является моим потомком. В его возрасте мой сын выглядел точно так же. Что касается духа — то это еще предстоит увидеть.

Рао нахмурился.

— Тебя беспокоит влияние его матери? Дададжи, тот факт, что с головой несчастной женщины пока еще не все в порядке, едва ли может удивлять. Сам же мальчик кажется мне достаточно веселым.

— Я не это имел в виду, — ответил Холкар и покачал головой. — Мы на самом деле так сильно привязаны к плоти?

Он на мгновение замолчал. Затем внимательно посмотрел на Рао.

— Я совершенно уверен, что ты слышал отчеты своих людей. Йетайский офицер, который привез жену и ребенка моего сына, сказал им, в открытую сказал, что лично убил моего сына. Тем не менее, с разрешения Дамодары, он передает нам его семью. Странный поступок для малва.

Рао пожал плечами.

— Дамодара — хитрый человек. Несомненно, он думает…

— Дамодара тут ни при чем, — перебил Холкар. — Меня интересует йетаец. Это он, а не Дамодара, пожалел мать и ребенка после того, как убил моего сына. Почему он так сделал?

— Люди не всегда звери. Даже йетайцы.

— Верно. Но почему Бог выбрал именно этот сосуд, чтобы напомнить нам, Рао? Это то же самое, что отправить тигра в горящий дом, чтобы спасти ребенка.

Ответа не последовало. Через мгновение Холкар заговорил снова:

— Когда война закончится, если мои дочери вернутся ко мне в целости и сохранности, я больше не смогу быть пешвой. Я много думал об этом в последнее время и решил, что больше не подхожу под рамки наших традиций. По крайней мере, не в том виде, в котором они существуют. Некоторые взгляды, о которых я узнал в разговорах в Велисарием и через него — с тем, кого христиане называют Талисманом Бога…

— Он — Калкин, десятая аватара, которая была нам обещана, — твердо заявил Рао. — Велисарий сам сказал это в письме, которое однажды мне отправил.

Холкар кивнул.

— Чушь! — рявкнула Шакунтала. — Ты — мой пешва и останешься моим пешвой. Философствуй в свободное время. У тебя его будет достаточно после войны. Но я ничего больше не хочу слушать.

Дададжи колебался.

— Мои дочери — после всего, что случилось, будут неподходящими для пешвы. — Его доброе лицо стало суровым. — И я не стану от них отказываться. Ни при каких обстоятельствах. Поэтому…

— Чушь, я сказала! — голос императрицы, как всегда, звучал уверенно и твердо. Так могли бы говорить Гималаи, если бы у них был язык. — Не беспокойся о таких пустяках, как статус твоих дочерей. Это просто проблема. А проблемы можно решить.

И все равно Холкар колебался.

— Будет много разговоров, императрица. Злобных разговоров.

— А если ты станешь монахом, их, по-твоему, не будет? — спросила Шакунтала. — Разговоры — это разговоры, и ничего больше. — Она махнула рукой, словно отгоняла докучливое насекомое. — Проблему можно решить, уж проблему со слухами — точно. На худой конец — моими палачами.

Тахмина лежала, раскинувшись на постели и подложив руки под голову, и хихикала, что не слишком хорошо сочеталось с императорским достоинством.

— Ты просто злишься, потому что поругался со своими учителями. Вымещай плохое настроение на них, а не на каком-то несчастном книготорговце. Кроме того, Ирине все равно, если она получит второй экземпляр.