А Большеголовый вдруг сорвался с места, причитая, и причитания в его устах выглядели комично, хотя обстановка к комизму не располагала.

– Да что с тобой, Доктор?.. Ведь три тысячи лет… Четыре тысячи лет… И над памятью твоей поработали – будь здоров, а ты все о своем!

Он подбежал к уставленному колбами столу, налил полный мерный стакан какой то янтарного цвета искрящейся жидкости, вскочил на операционный стол и, оттянув Доктору нижнюю челюсть, плеснул прямо в рот.

Доктор выпучил глаза и побагровел. Ноздри его расширились и выпустили то ли дым, то ли пар. Рот сжался в тонкую щель, щеки раздулись. Казалось, ему вот вот разорвет голову от избытка внутреннего давления. Ничего подобного, однако, не происходило. Копер, стоя перед ним, с надеждой и некоторой опаской ожидал результатов своего эксперимента.

Ожидание растянулось минут на пять. Выражение лица у Доктора не менялось, но чем дальше, тем спокойнее становилось оно у большеголового.

Наконец физиономия Доктора приняла прежнее выражение – глаза стали меньше, ноздри опали, щеки сдулись. Кровь отхлынула, и он, разлепив губы, прошипел:

– Ты что, сдурел?! Копер, я научу тебя когда нибудь, что живым людям живую воду давать нельзя? Ни капли! В этом случае действие живой воды от количества не зависит – отдать богу душу можно и после одной капли. Просто энергией разорвет! Две жизненные силы на одно тело – многовато!

– Но ты ведь выжил! – самодовольно заметил Копер.

– Я – среди Избранных, не забывай! Но и меня бы разорвало к чертовой матери, если б не жуткий упадок сил. Ты больше так не рискуй.

– Хорошо, – покорно согласился большеголовый. – Но и ты меня так больше не пугай.

– Мне действительно сложно работать, когда Сириуса нет на небе, – задумчиво проговорил Доктор. – Он – единственная звезда, дающая мне энергию. Остальные только забирают. Не знаю, почему… По моему, еще с Египта повелось. Сотис великий блистает на небе… М да! А ночь только начинается. Чувствую, Копер, что к ее исходу я буду пуст, как барабан.

Странное лицо большеголового выражало сочувствие. Он действительно переживал за Доктора. При всей их взаимной неприязни, которая нет нет, да и проявлялась, они все таки играли за одну команду, и если выбывал один, то и второй автоматически оказывался на грани выбывания. Выпадет из игры Доктор – и некому будет приводить в порядок меня и остальных мертвых. Правда, я не вполне понимал, для чего это нужно, но перед Копером такой вопрос, судя по всему, не стоял. И для него, и для Доктора все, что происходило или будет происходить, было исполнено смысла. И хотя для меня оставались неясны функции, возложенные на большеголового, – ведь не исполнять же роль «подай принеси», в самом деле, – но я с точностью мог сказать, что заменить друг друга, случись что, они не смогут.

– Ну что, продолжим? – вздохнул Доктор. – Давай по нарастающей. Кто там у нас? Лонгви? Тащи сюда, ремонтировать будем.

Место Леонида занял тот, кого называли Лонгви. В отличие от своего предшественника, ни крепким телосложением, ни развитой мускулатурой он не отличался. Скорее наоборот – был строен, даже хрупок. Единственное, что их объединяло – обилие синяков и шрамов на теле.

– Что в карте больного? – Доктор снова начал свою игру в вопросы ответы, где участвовал только он один. Видимо, это помогало ему работать. – А в карте больного сплошные переломы. Таким образом, уважаемые господа, мы имеем возможность наблюдать тройной перелом позвоночника со смещением дисков, десять переломов ребер – из них два открытые, три перелома ног – один открытый, два – рук, опять один открытый. Раздроблены кости таза. Две дыры в черепе, из них через одну поврежден мозг. Печально, но поправимо.