– Остается совсем немного времени…

Негодование Женевьевы все возрастало. Этот человек опять лез не в свое дело.

– Благодарю вас, – холодно сказала она. – Вы уже и так достаточно вмешались в мою жизнь. Кроме того, если бы я сама не хотела уехать из Англии, меня бы никто не заставил это сделать. Возможно, в Вирджинии мне будет лучше. Вы были правы: я ненавижу эти трущобы. Поэтому дайте мне пройти.

Рурк посмотрел на девушку долгим взглядом:

– Ты уверена в этом, Дженни?

Нежность, прозвучавшая в его голосе, поразила Женевьеву, но она тут же гордо вскинула голову и твердо сказала:

– Абсолютно уверена, мистер Эдер. Но не считайте себя благодетелем. Я совершенно не чувствую себя обязанной вам.

– Я и не прошу благодарности, как не смею просить, чтобы ты простила меня. Но я надеюсь, что ты будешь терпеть меня ради Пруденс.

Женевьева остановилась:

– Пруденс? Откуда вы знаете Пруденс?

– Ну, я знаком с ней не настолько близко, насколько человек должен знать свою жену, – просто ответил Рурк.

Лоб Женевьевы покрылся испариной. Чтобы не упасть, она даже прислонилась спиной к стене дома. Тем временем Рурк сбивчиво объяснял, как это произошло. Все ясно: Анжела Бримсби… Эта гадюка, кузина Рурка… Она обманом уговорила его жениться на Пруденс.

– Дженни, с тобой все в порядке? – донесся до девушки голос Рурка.

Женевьева быстро выпрямилась, надеясь, что он не уловил мыслей, промелькнувших у нее в голове, и, глубоко вздохнув, произнесла:

– Просто Пруденс – моя единственная подруга. Я очень рада, что мы вместе поедем в Вирджинию. Но запомните, Рурк Эдер, если вы когда-нибудь хоть чем-то обидите ее, я обязательно узнаю об этом и безжалостно отомщу вам.

К удивлению девушки, Рурк широко улыбнулся:

– Надеюсь, тебе не придется этого делать. Не стоит волноваться. Конечно, у тебя нет причин доверять мне, но, поверь, я буду добр к Пруденс.

– Смотрите же, – натянуто произнесла Женевьева и почти бегом бросилась к таверне.

ГЛАВА 3

На следующее утро в пивной собрались родители и братья Женевьевы. Все ждали Генри Пиггота. Мать протянула дочери старенькую шаль:

– Возьми, на море может быть холодно.

Женевьева поблагодарила ее и положила шаль в свой сверток, в котором и находился-то всего один комплект одежды с завернутыми в него часами, выкупленными из ломбарда. Отец молча протянул полотняный мешочек. В нем лежали нож, вилка и ложка.

– Осторожней с индейцами, – предупредил брат Том. – В доках о них рассказывают всякие страшные истории.

– Я семнадцать лет прожила в лондонских трущобах, так что мне нечего бояться бедняков и дикарей, – усмехнулась Женевьева.

В это время дверь распахнулась, и в таверну вошел Пиггот. Женевьева спокойно попрощалась со своими родными, совершенно не чувствуя горечи расставания. В их семье все были чужими друг другу: жили рядом и в то же время – каждый сам по себе. Женевьева понимала, что истинная близость – это нечто большее, чем просто кровные узы. Она должна быть основана на любви. Но Элиоты не знали, что это такое.

Женевьева впервые в жизни покидала Лондон, с его шумом и теснотой. И сейчас она спокойно сидела рядом с Пигготом в наемном экипаже, провожая восхищенным взглядом поля, аккуратные сельские домики, неторопливо идущих по своим делам загорелых людей. Деревня казалась ей другим миром: все вокруг было мягкое и зеленое, благоговейно спокойное. Даже неба такой голубизны Женевьева никогда не видела за всю жизнь.

Наконец приехали в Саутгемптон.