Хэнс ожидал, что его попросят удалиться, но бледный, взволнованный Эдмунд Бримсби пригласил молодого человека остаться к чаю.

Сгорая от любопытства, Хэнс отдал шляпу дворецкому.

За чаепитием, которое проходило в слишком разукрашенной и жарко натопленной комнате, Анжела буквально пронзала Хэнса своим жестким взглядом, явно надеясь обнаружить изъяны в его манерах.

Но он держался безупречно. Еще в юности, в Ричмонде, Хэнс прошел отличную школу у Хораса Рэтфорда и теперь твердой рукой управлялся с чайными приборами.

Эдмунд Бримсби с искренним интересом расспрашивал молодого человека об Америке, о людях, которые так отчаянно сражались за свою независимость против Англии, о безграничных возможностях, которые дарила земля Нового Света.

– Американцы – особый народ, – объяснял Хэнс. – Они такие разные, что напоминают лоскутное одеяло, но в то же время похожи, так как сделаны из одной ткани. Их ценности отличаются от ценностей англичан – это вера и личная свобода. Ребенка воспитывают так, чтобы решая свою судьбу, он надеялся только на самого себя.

Бримсби с улыбкой смотрел на Хэнса.

– Вы говорите как настоящий американец. Я не представляю, что вы когда-нибудь покинете Америку.

– Некоторые вещи не могут простить даже американцы, – холодные ноты в его голосе не оставляли сомнений, что он имеет в виду.

Бримсби опять стал задумчивым и в то же время странно нетерпеливым.

– Могу я называть вас Хэнсом?

– Конечно.

– Я уже старик, Хэнс, хоть ты и сказал, что это не так, а ничего не успел сделать в своей жизни, разве только немного упрочил благосостояние семьи. Так случилось, что, кроме Анжелы, мне не с кем разделить это богатство. Мой сын, Эндрю, погиб на войне с Бонапартом, дочь умерла при родах, произведя на свет мертвого ребенка, а ее муж вскоре после этого скончался от чахотки.

Анжела медленно отпила глоток чая. Когда она ставила чашку обратно на блюдце, рука ее дрожала.

– Эдмунд, – сдержанно обратилась миссис Бримсби к мужу. – Тебе не кажется, что не стоит все это рассказывать?

– Я уже упоминал, мадам, что ни на что не претендую, – очаровательно улыбнулся ей Хэнс.

– Но в этом-то и все дело, – загорячился Эдмунд. – Это именно то, чего я от тебя хочу!

Анжела пораженно вздохнула, а пальцы Хэнса сильнее стиснули чашку. Его охватило острое чувство негодования. Долгие годы Эдмунд Бримсби не желал о нем ничего знать, а теперь, больной и одинокий, решил очиститься от зла, содеянного в молодости, швырнув Хэнсу эту подачку.

Согласиться с предложением Бримсби – значило отвергнуть все, что для него сделал Рурк Эдер, человек, которого он всегда звал отцом, который любил его и все ему прощал.

– Нет, – спокойно ответил Хэнс. – Я не хочу этого.

– Очевидно, это слишком поспешное предложение, но дай мне шанс. Я говорю то, что чувствую. Поживи с нами в нашем доме, позволь мне лучше узнать тебя. Безусловно, Рурк Эдер – единственный, кто достоин называться твоим отцом, но разреши мне стать твоим другом, пожалуйста.

Хэнс взял с принесенного слугой подноса бокал бренди и задумчиво посмотрел на янтарную жидкость, затем обвел внимательным взглядом комнату: золоченые карнизы, люстру, ярко сияющую над столом, богатые гобелены, украшающие камин. Он чувствовал себя удобно среди, этих вещей, да, очень удобно. Хэнс не счел нужным удостоить взглядом Анжелу Бримсби: и так ясно, что ей не хочется пускать к себе в дом бастарда своего мужа. Но мнение Анжелы не имело для него ни малейшего значения.

Хэнса интересовал только этот подагрический старик с серьезными и задумчивыми водянистыми глазами и нервными руками.