Рурк, бледный и беспомощный, молча сидел возле кровати и смотрел на неподвижно лежащую Пруденс, будучи не в силах предотвратить уход жены.

Время от времени в спальню заходила миссис Вимс и меняла пропитанные кровью простыни на свежие.

Кровотечение, казалось, никогда не прекратится. Женевьева вздрогнула при этой мысли, но постаралась не поддаваться панике. Беспомощность и ужас при виде смерти самой дорогой подруги были почти непереносимы. Она крепко прижала к себе ребенка и, не отрываясь, смотрела на его мать, совершенно не замечая, как из глаз, так же обильно и безостановочно, как кровь Пруденс, льются слезы.

– Я не должен был привозить ее сюда, – неожиданно произнес Рурк голосом, полным раскаяния. – Я не должен был слушать Анжелу Бримсби. Пруденс никогда не казалась сильной. Я увидел это в первую же нашу встречу, но мой эгоизм победил рассудок.

– Здесь нет твоей вины, Рурк, – прошептала Женевьева.

При мысли о чете Бримсби в ее душе шевельнулись горечь и ненависть. О, эти благородные и изысканные лондонцы, богатые и благополучные в своей чистой жизни, Пруденс совершенно ничего не значила для них. Эдмунд Бримсби произвел на свет ребенка, убившего Пруденс, а сам остался не затронут ни скандалом, ни этой трагедией. Женевьева никогда раньше не предполагала, что способна на такую холодную ненависть, которую испытывала сейчас к этому человеку.

Полдень медленно переполз в вечер. К этому времени миссис Вимс нашла кормилицу: индианку с французской территории по имени Мими Лайтфут, муж и ребенок которой недавно умерли от лихорадки. Мими бесшумно проскользнула в комнату, разожгла в камине огонь, потом поставила свечу на столик у кровати и так же тихо исчезла, сохраняя на лице выражение глубокой печали. Ни Рурк, ни Женевьева так и не заговорили с ней.

Наконец, когда первые звезды начали появляться в сумеречном небе, Пруденс пошевелилась. Рурк склонился над ней с надеждой в глазах.

– Ребенок… – прошептала Пруденс.

Женевьева поднесла к ней младенца, который как раз начал просыпаться после долгого сна. Он открыл крошечный ротик и трогательно зевнул. Девушка положила ребенка возле матери и, взяв Пруденс за руку, провела ею по нему.

Пруденс прищурилась и заморгала, плохо видя в темноте, а затем, когда ее глаза привыкли к сумеркам, губы женщины сложились в улыбку, полную непереносимой печали.

– Он стоит смерти, – еле слышно произнесла она.

– Прекрасный парнишка, – заверил жену Рурк.

Она пристально посмотрела на него, словно заметив впервые. Ее улыбка смягчилась и стала еще печальнее.

– Ты прекрасный человек, Рурк Эдер. Я счастлива, что разделила с тобой хоть маленькую часть своей жизни. Правда, мне очень стыдно, мой муж, что я так поздно сказала тебе об этом, – грустно добавила Пруденс.

Рурк крепко стиснул руку жены. Тогда женщина протянула другую руку Женевьеве, стоявшей у изголовья.

– Моя дорогая подруга, – прошептала она совсем слабым голосом. – Какая радость, что все это время ты находилась рядом со мной…

– О, Пру! – воскликнула девушка, чувствуя, как ее охватывает дрожь.

– Не нужно плакать обо мне, Женевьева, пожалуйста. Ты должна жить за меня. Вирджиния не стала моей судьбой, но ты здесь будешь счастлива, ты обязательно преуспеешь, Женевьева. Я рада, что хоть немного сделала для тебя, научив читать.

– Пру, ты научила меня гораздо большему.

– Тогда используй свои знания, Женевьева, и сделай так, чтобы я могла гордиться тобой.

Девушка поцеловала холодную руку подруги.