Если сейчас, будучи новичком, он отметится как маменькин сынок, своей неуверенностью приколотый к её юбке, как бабочка приколота булавкой к демонстрационному стенду, жить в новом коллективе станет трудновато и точно придётся доказывать кулаками своё искреннее миролюбие, да не лоховскую сущность. Увы, в головах человеческих детей, инстинкты животного царства, говорят куда громче их юных, ещё неокрепших разумов. Приходится приспосабливаться. И мама всё это понимает много лучше него самого, но, материнский инстинкт эльфа, во стократ мощнее человеческого. И он говорит всегда, даже после смерти отпрыска. Настоящее проклятье эльфийского общества, этот материнский инстинкт. Конечно, это довольно мило, красиво, поэтично и всё-такое, но пять павших воинов, это почти всегда, ещё и две-три женщины, покончившие с собой — матери павших. По крайней мере, так когда-то было. Более двухсот тысяч лет назад, когда совет Светлых Лун полностью сосредоточил власть в своих руках, ситуацию удалось преломить. В том помогли Изначальные, или, как говорят гораздо чаще, Великие Силы. Ныне любая смерть, сопровождается немедленным поиском родителей умершего, и их кратким общением с одной из Лун. Они получают Забвение, немного иного типа, чем Плащ, который Илье выпало потаскать на своих плечах. Из памяти исчезают дети, остаются лишь смутные тени и боль отступает, несчастные могут жить дальше, не мучаясь горем утраты. Увы, иного способа не существовало. Потерявшие близких, могли страдать всю свою жизнь, потенциально, вечную. Величайший дар природы, вечная юность, он же величайшее проклятье эльфийского царства…

Он всю дорогу об этом размышлял. Даже сумел не обращать внимания на невероятное количество людей и машин. А их тут, в Ленск хотелось вернуться всё сильнее.

Школа, в которой ему предстояло учиться ближайшие дни, недели, а то и месяцы, оказалась не менее впечатляющей, чем всё прочее в этом городе. Тоже громадная, забита людьми и вокруг неё практически нет деревьев. Только цветочные грядки и несколько спортивных площадок, рассчитанных на различные возрастные категории. На одной, для самых маленьких, стоит крошечный бревенчатый домик — два-три карапуза там поместятся. Сейчас в нём сидят три худых подростка и, воровато озираясь, курят. Илья не сдержал улыбки — над заострённой крышей игрушечного домика, поднимается сизый дымок. Спрятались. Не видно их. Только дым коромыслом, да строго вверх, дождь видимо будет. Илья поднял взгляд — так и есть. Тучки ползут. Пока рваные, маленькие, но нет сомнений, скоро они сольются в громадную тучу, и хлынет как из ведра. Надо бы поскорее в здание забежать. Целых шесть этажей. И здание само по себе раз в пять больше. Жуть. Сколько же там людей одновременно учится?

На автопилоте развернулся и обратно домой пошёл.

С трудом заставил себя остановиться, вернуться на прежний курс.

— Стремаешься? — Раздалось за спиной. От неожиданности Илья подскочил на месте и резко развернулся. Там стоял Вова, смурной какой-то, хм. А ведь это напускное. Глаза блестят, губы суховаты и дыхание слегка учащённое. Болеет? Одет, слишком легко, не по сезону. Зато ничто не стесняет движений. Свободная рубашка, под ней облегающая майка, свободные джинсы, чуть мешковатые на коленях. Хм. Вова явно немного мёрзнет — не май месяц всё-таки. И зачем он так вырядился?

— Не понтуйся Илюх, пару плюх и мы на коне. Гы. Почти стих получился. — Вова хохотнул ещё раз, приобнял его за плечи и двинулся вперёд. — Потопали. Если что — кричи, я любого тут ушатаю.

— Спасибо. Я сам справлюсь. — Проворчал Илья.

— Не, ты не понял. — Вова его отпустил и с улыбкой посмотрел в лицо худого, совсем не боевой внешности товарища. — Мне полюбому надо кого-то ушатать. Так что зови сразу.

— И зачем тебе это?

— Как это зачем? — Вова даже запнулся.