— Отвлечь ее от тебя и от одиночества, — пошутил Уайттекер, — что ж, во всяком случае, это новый поворот. Сознательный полицейский жертвует свою жену донжуану, журналисту. А что в этом для Альманаха?

— Во-вторых, что сейчас вселяет такой страх в Энн Пеглер? — спросил Роджер.

Ухмылка исчезла с лица представителя «Глоба». Без нее он выглядел старше и более деловитым: скорее бизнесмен, чем плейбой. Фактически в свои тридцать пять он имел отличную репутацию зарубежного корреспондента газеты.

— Должен сказать, что ты не теряешь даром времени. Чем ты пользуешься? Счетчиком Гейгера? — Он вытащил черепаховый портсигар из кармана и предложил Роджеру закурить. — У тебя, по-видимому, задатки гения, — объявил он. — Угадай почему?

— За ней охотится миланская полиция, — предположил Роджер. — Ставь плюс мне.

Уайттекер поднял обе руки кверху:

— Сдаюсь! Не пытай меня больше, хорошо? Да. Ты встречал когда-нибудь здешнего начальника полиции? Хороший малый. Высокий, красивый, ему следовало бы быть вторым Тосканини, и его сердце на самом деле принадлежит «Ла Скала». Именно поэтому он не думает о своей работе. У него абсолютно не лежит к ней сердце. А у него именно сейчас очень серьезное дело: сохранять баланс между преступностью и политиками в городе, где коммунисты имеют множество голосов, — это не то, что я считаю синекурой. Он, конечно, исправно делает свою работу. Он чуть не встал на четвереньки, чтобы остановить это королевское шествие, поскольку считал, если ребята из Зары не доберутся до Его Высочества, это сделают коммунисты. Однако Его Высочество стал очень популярным из-за предоставленных Италии концессий на добычу нефти, и власти распорядились, чтобы ему были оказаны все возможные почести, чтобы встреча была со всей помпой. Северини была поручена охрана порядка, а тебе то же дело в дорогом старом Лондоне; не так ли?

— Поделили.

Уайттекер усмехнулся:

— Традиционная английская уравновешенность как-то не согласуется с такими порядками, Красавец. Во всяком случае, я полагаю, что Северини на протяжении последнего месяца спит лишь один час в сутки из двадцати четырех. А он и в нормальном состоянии не отличается покладистостью и благодушием. Он думает, что девица Пеглер лжет, и не дает ей передышки. Все дело в логике, — продолжал Уайттекер, поглядывая на ванную, где плеск душа прекратился и Джанет мурлыкала песенку, которая отдаленно напоминала «Этот восхитительный вечер».

— Энн Пеглер признает, что видела, как Барнетт подходил к окну, признает, что видела нож, но клянется, что не видела лица убийцы. Полдюжины тщательных реконструкций показали, что она должна была его видеть. Кто Энн Пеглер нужен сейчас, так это друг. Я бы мог пойти на это, но, если я поступлю так, меня отсекут от пресс-конференции Северини и уж в любом случае — у меня не тот пол.

Он снова взглянул в сторону ванны, где Джанет начала насвистывать.

— Из доклада, который я прочитал, следует, что Энн Пеглер имела время и возможность все это сделать. Вполне возможно, что все свои показания она сочинила, но ведь никакой крови на ее одежде не найдено, так?

— Нет. — Уайттекер склонил голову набок и поднял одну бровь. — Я не хочу сгущать краски, но по версии, на ней вообще не было никакой одежды. Она просто могла смыть кровь. Она…

Дверь из ванной открылась, и вошла Джанет.

Вокруг ее плеч было обмотано банное полотенце, свободно спадавшее на грудь. Она выглядела свежей, сияюще-розовой, а глаза ее как-то необычно сверкали. Но только до тех пор, пока она не заметила Уайттекера: в этот момент она оцепенела и стояла, как изваяние, вся бело-розовая в белоснежной накидке.