— Ты знаешь о Ренате Халперн? — осведомилась Саванна, когда мы остановились возле фотографии, запечатлевшей нью-йоркскую уличную сцену.

— Да, — коротко отозвался я.

— Тогда это имело для меня смысл. Я находилась не в лучшем состоянии.

— Тебе нужно было убежать от себя. Это всем понятно. Особенно мне.

— Тебе? — Ее голос обрел знакомые сердитые интонации. — По-моему, ты никуда не убегал. Ты так и остался на Юге.

— Ты хоть понимаешь, чем является для меня Юг?

— Нет, — солгала она.

— Это пища для моей души. И тут, Саванна, я ничего не могу с собой поделать. Такой уж я есть.

— Юг — жестокое, жалкое и отсталое место. И жизнь там — смертный приговор.

Я отвернулся от фотопортрета молодой и красивой Джорджии ОʼКиф.

— Саванна, это твое отношение к Югу. И наш разговор на эту тему повторяется в тысячный раз.

Сестра сжала мою руку.

— Ты продал себя по дешевке. Ты мог бы стать кем-то более значительным, нежели школьный учитель и тренер.

— Послушай меня, Саванна. В языке нет более почитаемого слова, чем «учитель». У меня сердце поет, когда кто-нибудь из ребят обращается ко мне «учитель». Я считаю, что преподавать — это честь для меня.

— Тогда почему же ты несчастен, Том? — возразила она.

— По той же причине, что и ты, — ответил я.

Мы прошли в зал Моне, сели на скамейку, стоявшую в центре, и засмотрелись на большие холсты с изображением лилий и воды. Зал этот был самым любимым местом Саванны, она всегда приходила сюда набираться вдохновения.

— Лоуэнстайн собирается вскоре тебя выписать, — сообщил я.

— Думаю, я готова вернуться домой.

— Если ты снова решишь куда-нибудь отправиться, дай мне знать. Я тебе обязательно в этом помогу.

— Мне по-прежнему хочется держаться подальше от всех вас. И еще долго будет хотеться.

— Что бы ты ни сделала, я все равно люблю тебя, Саванна. Но мне невыносима мысль о мире без тебя.

— А мне иногда кажется, что мир без меня был бы лучше, — вздохнула она, и грусть в ее голосе больно резанула по мне.

Я взял сестру за руку.

— С похорон Люка мы ни разу не упомянули его имени, — сказал я.

Саванна прислонилась к моему плечу и испуганным тоном прошептала:

— Прошу тебя, Том, только не сейчас.

— Сейчас самое время. Мы так обожали Люка, что забыли, насколько сильно дорожим друг другом.

— Во мне что-то сломалось, — почти задыхаясь, пробормотала она. — И этого не исправить.

— Все же давай попробуем.

Я указал на бессмертные цветы Моне, плавающие в прохладных водах в Живерни.

— Ты можешь восстановиться с помощью своего искусства. Создать прекрасные стихи о нашем брате. Из всех нас только ты можешь вернуть нам Люка.

Саванна заплакала, но в ее слезах чувствовалось облегчение.

— Он же мертв, Том.

— Он потому и мертв, что с момента его гибели ты не написала о нем ни строчки, — возразил я. — Сделай с Люком то, что Моне сделал с цветами. Примени волшебство своей поэзии. Пусть весь мир узнает и полюбит Люка Винго.

В тот день, несколькими часами позже, опасения Сьюзен Лоуэнстайн оправдались. Мне позвонила Салли. Она произнесла пару слов, и у нее дрогнул голос.

— Салли, что случилось?

— У него были отношения еще с двумя женщинами. Я уже собиралась переехать к нему и забрать детей, а оказалось, что он кроме меня трахался еще с двумя.