Дымба покачал головой.

— Если наше дело упрется в марки, то я вам не завидую, Алексан Ваныч. Глухарь — это мировая проблема, а не нашего мелкого масштаба.

— Конкретнее.

— Марки — не картины. Их через границу можно возить в кошельке для мелочи, под ремешком для часов, под париком, воротником или на грудь наклеить. По статистике мирового масштаба уголовные дела, связанные с марками, практически не раскрываются.

— Ну ладно тебе причитать, тоже мне плакальщик. Садись за марки и не слезай с них, пока я не получу исчерпывающую информацию. И проверь все отпечатки, найденные в книге. Даже подними архивы. Умерших тоже не забудь.

— Одно могу сказать: отпечатки Добронравова там есть. Я их сравнивал с теми, что сняли в его квартире и в офисе.

— Ищи остальных.

Дымбу сменил появившийся Куприянов.

— Ну а ты-то, Семен, чем-нибудь порадуешь?

— Есть кое-что по мелочам.

— Не будь мелочным. Выкладывай. Только без собственных выводов.

— Аристарх при раскопках в квартире адвоката нашел корешок от почтовой бандероли. Я сходил на почту, проверил. Оказывается, Добронравов получал бандероли с журналами из Лондона. Но никаких журналов в доме мы не нашли. Выяснили адрес отправителя и дали запрос с просьбой повторить заказ. По-хитрому сделали. От лица почты — будто бандероль была утеряна. Придется немного подождать. Вторая новость: Аристарх нашел конверт со слайдами под одной доской паркета. Спотыкнулся, паркетина и отскочила, а там — конвертик. Пылью уже покрылся.

— Что за слайды?

— Ни черта в них не поймешь. Абракадабра какая-то. При увеличении сумели различить ткань. Точнее сказать, холст. Края испачканы красками. Возил слайды в Эрмитаж к специалистам. В жизни не догадаетесь, что это такое!

— Не тяни жилы, Куприянов!

— Картины! Их края, которые скрывает рама. Каждая картина имеет свои края, и они каталожные. Если у картины нет этих краев, значит, ее из рамки вырезали. Так воруют в музеях, чтобы сигнализация не сработала. И перевозить в рулоне проще. Вот вам и ответ на вопрос, почему картины из квартиры адвоката уносили с рамами. У них было время, и они не резали лезвием по живописи. Покупателя потом не найдут. Цена без краев падает в три-четыре раза. А все подлинники в музеях и частных коллекциях имеют края, они зарегистрированы, отсняты на слайды и записаны в реестры. Не у нас, конечно, а на Западе. В Интерполе, страховых компаниях, где их страхуют, музеях и в криминальной полиции.

— Опять Интерпол!

Трифонов глянул на Рогову.

— Ну и при чем здесь Савелий Коптилин? Вот какие перед нами, Наташенька, встают задачки.

На столе зазвонил телефон. Трифонов взял трубку.

— Товарищ полковник, мы дозвонились по московскому телефону, который вы заказывали.

— Хорошо, соединяйте.

Его соединили.

— Добрый день. Извините, с кем имею честь разговаривать? — изменив тон, спросил Трифонов.

— Топильская Генриетта Яновна.

— Очень рад слышать ваш бодрый голос. Моя фамилия Трифонов, и я звоню по рекомендации профессора Горбоносова. Он меня заверил, что вы сможете ответить мне на мой вопрос…

— Да-да, я помню. Мы с дочерью проверили бумаги мужа. Он был педантом и все записывал. Часовщик должен быть человеком аккуратным. Винтик к винтику. Так вот, Виталий чинил уникальные часы одному клиенту из Ленинграда. Очень уважаемому человеку. И тот уговорил мужа продать каталог филателистов, подаренный ему в Швейцарии. Не мог, знаете ли, отказать. Сумму я вам называть не буду, но случилось это в пятьдесят четвертом году.