Дон уважительно взвесил на руке толстую пачку крупных купюр и раскрыл паспорт.

— «Мисс Дебра Грей», — прочитал он. Полюбовался красоткой на снимке, бегло пробежал глазами вложенную в паспорт бумагу: — «С собакой породы бирсдог, трех лет». Что это еще за бирсдог? — потом спохватился — Стоп, а где же мой паспорт?

— Ты невнимателен, Дон. — Голос Тил был сама мягкость. — Там же сказано: с собакой!

Дон тупо посмотрел на нее, помолчал, соображая, и постепенно до него дошло:

— Ты хочешь сказать, что я?.. — Он медленно поднялся, обуреваемый желанием задушить улыбающуюся Тил.

— Осторожно: злая собака! — с нескрываемым удовольствием проговорила она.

Я проснулась рано: вспомнила, что за событиями вчерашнего дня забыла совершить набег на продовольственный рынок и купить еды для своих четвероногих. Тома еще можно натолкать кашей, а вот Тоху не проведешь, ему подавай мясо, рыбу и молоко. Ужас! Демонстрации протеста не избежать!

На цыпочках, боясь разбудить спящего в ногах кота, я крадучись вышла из спальни, оделась и побежала к Ирке. Это из-за нее я забыла о корме для своего зверья, а раз так, пусть распахнет для нас свой холодильник!

— Входи, не заперто! — громко прокричала подруга откуда-то из глубины дома.

Я протиснулась в приоткрытую дверь, отпихивая ногой рвущегося следом пса. Шел дождь, и Томка был слишком грязен для светских визитов.

— Ау! Ирка! Ты где? — Я расправила мокрый зонтик, пристроила его сушиться в углу просторного пустого холла, выжидательно оглядела три дверных проема.

— В кухне, — громко сказала Ирка. — Иди сюда, не могу оторваться.

— Очень интригует, — заметила я, с порога упершись взглядом в Иркин оттопыренный зад. Его счастливая обладательница низко склонилась над газовой плитой.

— Еще одну минутку, — извинилась она. — Сейчас начнет пузыриться, и все…

Я обошла ее с фланга, заглянула в кастрюльку. Там было что-то зеленое, интенсивно пахнущее яблоком, но с виду совершенно несъедобное.

— Это что?!

— Что ты орешь? Это мыло.

— Сдурела? Какое мыло? — Я переводила взгляд с пузырящейся дряни на Ирку и обратно.

— Туалетное, яблочное. — Подруга спокойно перенесла кастрюльку с зеленой слизью на стол.

— Зачем?

— Ты не знаешь, зачем нужно мыло?

— Я не знаю, зачем нужно его варить! Предупреждаю: я это есть не буду!

— Ах, ты об этом. — Ирка вытащила из ящика кусок старой простыни, меланхолично оторвала от него длинную полосу. — Не бойся, это не для тебя.

Как же, не бойся! Мне все это ужасно не понравилось: ишь, и мыло приготовила, и веревку! Я Ирку знаю, она только с виду такая самоуверенная и толстокожая, на самом же деле моя подруга — дама весьма чувствительная, хотя и закаленная жизнью.

Представьте себе прототип кустодиевской «русской Венеры», такую золотоволосую пышную барышню, только постаревшую лет на десять-пятнадцать, научившуюся находить общий язык с торгашами, таможенниками, грузчиками, ментами и бандитами, зарабатывать деньги, заколачивать гвозди, менять пробитые автомобильные колеса, а в промежутках между этими занятиями самозабвенно рыдающую над горькими судьбами золушек из мексиканских сериалов. Это и будет моя Ирка.

Я встревожилась и рассердилась.

— Признавайся, какого черта ты сделала мыльное пюре? И зачем рвешь простынку?!

Ирка подняла на меня удивленные глаза.

— Окна буду заклеивать. Хороший способ — заклеивать окна мыльными тряпочками. Отстань, а? — Тон ее речей делался все печальнее.