– И что с того? У меня тоже татушка, и у тебя.

– У тебя дельфин синий на копчике, а у меня… почти то же самое, что и у того, с канала, покойничка. Круг спасательный, да название корабля.

– А-а-а, так он что, тот, о ком Нгоно спрашивал – русский?

– Получается – русский. Ну, уж помог, чем смог, объяснил, – поднявшись на ноги, Александр наклонился и, чмокнул жену в щеку, застегнул рубашку. – Ладно, к черту покойников, пойду-ка гляну, зачем зовут.

Паша Домкрат предоставил киношникам свою дачу – он, собственно, и был одним из продюсеров фильма – что-то типа славянской фэнтези: богатыри, волхвы и все такое прочее, похоже, режиссеру Санычу никак не давали спать лавры знаменитого советского сказочника Александра Роу. Сам Пашка отъехал по делам, оставив присматривать за дачей прислугу – «чтоб ничего там ненароком не сожгли». В полном распоряжении киносъемочной группы оказался также и белоснежный Пашкин катер, и лодки, и рыболовные снасти, правда, артистам рыбу ловить было некогда – Саныч работал без выходных, не желая терять последних погожих деньков, которые, что уж там говорить, стояли сказочные – желтые деревья, синее, с белесыми прожилками облаков, небо, до невозможности прозрачное озеро. Настоящая золотая осень! Однако уже с середины следующей недели синоптики обещали дожди, вот режиссер и спешил.

– А! Александер! – едва Саша зашел во двор, как его ту же окликнул Лешенька Стрепов, развалившийся на лавочке с кипой бумажных листков.

Вообще-то раньше Александр Лешеньку за артиста вообще не держал, хотя когда-то частенько работали вместе – Саша долгое время был каскадером, владел и мечом, и копьем, и рукопашным боем, и с парусами управлялся лихо – приглашения поучаствовать в каком-нибудь фильме получал постоянно… но то было лет семь назад, а сейчас… Что-то не тянуло каскадерствовать, совсем не тянуло. Тут все, наверное, вместе сказалось – и возраст, и солидное дело, и… и то невероятное, что когда-то было. Вот уж где все каскадерские навыки пригодились! И не просто так пригодились, а для спасения жизни… не только своей собственной. Так что теперь лицедейничать что-то особой охоты не было, хоть Саныч и намекал. Вот, разве что проконсультировать по какому-либо вопросу – это всегда пожалуйста.

Так вот, о Стрепове, супер-пупер кинозвезде и постоянном участнике разных дурацких телевизионных шоу. Очень он неглупым мужиком оказался, этот бывший капитан, следователь, и – гениальным артистом – изображал «голубого» – не усомнишься никак! И брючки узенькие носил, и рубашечки с рюшечками, чуть ли не трусы со стразами. И походка, и манеры жеманные, и голосок… И стригся у модных портных, тоже, кстати – «геев», – при этом ухитрялся и снимать недурных девок, потому что на самом-то деле имел самую традиционную сексуальную ориентацию, а гомосексуализм был нужен так – для имиджа, поскольку имелись о-очень влиятельные покровители… без которых Лешеньке вообще нечего было в киношном бизнесе делать – Стрепов, как человек очень даже не глупый, особых иллюзий о себе, как о великом актере, не строил – и правильно делал, и вот за это Саша его уважал. Кстати, они и внешне сильно похожи были.

– Мишка сказал – звали.

– Ах, да, да, садись, Александер, – Стрепов подвинулся и, достав из-под скамейки початую бутылку вина, гостеприимно предложил Саше. – Будешь?

– А кто б отказался-то? Французское?

– Нет, аргентинское… Но ничуть не хуже.

– А ты чего это вино белым днем жрешь? Саныч что, не смотрит?

– Да какой же день, Александер? Вечер уже, солнце-то вон, к закату клонится… Ах, красиво как… Как это у Артюра Рембо? Ай, не помню… Ну и черт с ним, с Рембо, мы тебя вот зачем звали – сцены клинкового боя что-то никак у нас не идут.