И что тут возразишь?
Положение дел ухудшалось. Когда принцу Восторгусу сравнялось тринадцать, к нему пригласили учителя танцев, поскольку, как известно, обязанность посещать придворные балы является первейшей для особ королевского рода. И значит, принца следовало обучить танцевать с придворными дамами гавоты, менуэты и все остальные модные новинки.
Это оказалось безнадежным. Лучше бы принц Восторгус танцевал вверх ногами, передвигаясь на руках. Ибо когда от него требовалось вытянуть вперед правую ногу, он обязательно вытягивал левую. И наоборот. Случись ему делать поклон, голова непременно задевала голову партнера, а начиная кружиться, он сталкивался с другими парами. И полное отсутствие чувства ритма к тому же.
Учителя танцев, страшась задеть родительские чувства королевской четы, неизменно уверяли отца и мать принца, что он танцует просто божественно, но, конечно, те и сами видели, что их мальчик выделывает положенные па не лучше какого-нибудь подгулявшего матроса.
Когда принц стал учиться владеть оружием, дело пошло еще хуже. На уроках фехтования даже самые ловкие из соперников едва успевали увернуться, чтобы ненароком не задеть принц* шпагой. В кулачном бою, даже если противник изо всех сил старался не сбить его с ног, принц Восторгус все равно умудрялся упасть, наступив на собственные шнурки.
Король Марциус был в полном отчаянии.
— Моя дорогая, — обратился он однажды к королеве Эрментруде, — нашему возлюбленному сыну, принцу Восторгусу, завтра исполняется двадцать лет, но мы даже не можем устроить по этому случаю бал, ибо он не умеет танцевать. Как не можем провести рыцарский турнир, потому что он не умеет сражаться. Больше того, я даже не могу устроить торжественное шествие, потому что боюсь, вдруг он споткнется и упадет.
— Но наш мальчик умеет скакать верхом, — неуверенно промолвила королева Эрментруда.
— Моя королева, вы совершенно правы. Но только в том, что произнесли эти слова с долей сомнения, ибо вы и сами видели, насколько преуспел он в верховой езде.
— Видела, — призналась королева.
— А значит, знаете, что он выполняет подскоки совершенно не в том ритме, который присущ живой лошади.
Супруга короля тяжко вздохнула.
— Что, по-вашему, нам следует предпринять?
— Как что? Разумеется, отправить его на поиски счастья.
— О нет, — простонала королева Эрментруда, — только не нашего единственного сына.
— Что значит «не нашего единственного сына»? Обычно короли, насколько я знаю, имеют по трое сыновей и посылают на ловлю счастья всех, одного за другим. Нам придется отправить единственного сына, поскольку вы, моя дорогая, всегда отказывались иметь еще детей.
Королева разразилась слезами.
— О, как жестоки ваши слова, мой король. Вы бы так не говорили, если бы это вам предстояло родить всех этих детей. Хотела бы я видеть, как бы вы умудрились родить на свет ребенка. Или любой другой мужчина!
Король Марциус торопливо прервал ее:
— Не надо слез, дорогая. Я сказал это не подумав и совершенно не хотел вас обидеть. Но суть в том, что нам и вправду следует послать Восторгуса на поиски счастья. Таков королевский обычай.
— Но он наверняка поранит себя. Ему не избежать этого. Он же не такой ловкий, как другие, потому что эта глупая Неуместность...
— Потише, моя королева, — поспешил прервать супругу король, — она может оказаться где-нибудь поблизости и услышит вас. Наш сын неуклюж, но у него есть другие достоинства, и она могла бы ему навредить, лишив и их. Восторгус может отправиться и победить дракона, а впоследствии жениться на какой-нибудь прекрасной принцессе. А потом он разобьет вражескую армию для ее отца и получит все царство. Помимо нашего, конечно. Таким образом, станет великим королем и завоевателем. |