— Вы все уже поняли, — резко ответила Фауста. — Виолетта — дитя преступницы! Та, кого вы любите, герцог, — внучка того, кого вы ослепили! Дьявольская порода! Я бы не удивилась, узнав, что ее миссией было разрушить фундамент, который мы с таким трудом возвели, чтобы восстановить Веру! Что же странного в том, что она покушается на вас, зодчего французской Истинной Церкви?!

— Дочь Леоноры де Монтегю? — пробормотал герцог.

— Да! Теперь вы все знаете. К счастью, я наблюдала за ней! Мне даже удалось отправить это дьявольское семя на костер…

— Сжальтесь над ней! Не убивайте ее!

— Она спасена! — ответила, пожав плечами, Фауста. — Вы видели собственными глазами, как наглец Пардальян вырвал ее из рук палачей.

— Да! Да! Она спасена. Не нужно, чтобы она умирала, а то я тоже умру!

— Мне вас жаль, герцог! Да, мне вас жаль! На Гревской площади я вас видела таким трепещущим, таким бледным, что осознала все могущество чар этой девушки. Хорошо, сначала мы найдем способ справиться со злыми духами, угнездившимися в Виолетте, и лишь потом я прикажу казнить ее. Я спасу вас, герцог. Поблагодарите же меня за то, что я снисходительна к вашей слабости.

— Но зачем эта свадьба? — спросил Меченый. — Почему Моревер стал супругом Виолетты? Или то, что верно для меня, не является таковым для него? Если любовь к цыганке осквернит ересью меня, то будет ли чист Моревер? Проклятье! Пусть остережется!

— Оставьте в покое ваш кинжал, — сказал Фауста. — Он должен служить вам, чтобы разить врагов, а не для того, чтобы грозить им лучшему, преданнейшему из ваших слуг. Моревер принес себя в жертву, он согласился на эту видимость брака, чтобы удалить от вас цыганку-еретичку. Но Моревер не будет ее супругом…

— А кем же он будет?

— Он будет ее тюремщиком! Генрих Лотарингский, вы любите внучку человека, которого ослепили по вашему приказу! Вы не замечаете, насколько нечисты ваши помыслы, которые парализуют вас, не дают подняться на трон, делают слабейшим среди всех лигистов?!

Гиз думал. Из всего того, что сказала ему Фауста, его взволновало лишь одно, но зато взволновало поистине до глубины души.

Да, это правда! Это он приговорил Монтегю к ужасной казни: ослеплению. И внучку этого человека он любил!.. Ослепление за ослепление! Он, Гиз, выколол глаза деду Виолетты, а она, в свою очередь, ослепила его разум, чтобы помешать завоевать трон.

Угрызения совести, суеверие? Честолюбие, возобладавшее над любовью? Фауста поставила гордого Лотарингца перед выбором: отказаться от Виолетты или отказаться от короны. Но Гиз не привык отказывать себе ни в чем! Нужно было выиграть время. Нужно было убедить Фаусту и сохранить ее поддержку до того дня, когда…

Он конвульсивным движением сжал кулаки. Фауста не спускала с него пронзительного взгляда.

— Вы напомнили мне о моих клятвах, — произнес он, наконец, — и я хочу попросить вас кое в чем поклясться мне. Я считаю Виолетту еретичкой. Я готов подвергнуться процедуре изгнания дьявола. Я надеюсь при помощи вашего могущественного заступничества излечиться от этой любви и от своих нечистых помыслов! Но вы, в свою очередь, поклянитесь, что Моревер не будет супругом этой девушки!

Если Фауста и колебалась, то лишь какое-то мгновение. Гиз не заметил этого. Ему показалось, она ответила сразу же:

— Клянусь, герцог. Виолетта не будет супругой ни Моревера, ни кого-либо другого. Когда же вы излечитесь, вы сами прикажете казнить ее…

— Это еще не все. Певица в плену, и я хочу знать, где ее будут держать.

— В Монмартрском аббатстве, — без колебаний ответила Фауста.