— Раком желудка?

— Да. А как вы догадались?

Мне вдруг кажется, что земля уплывает из–под ног, хотя мы сидим на втором этаже прочного каменного здания. Нет, не может быть! Этого не может быть!! В программе ясно сказано — живых свидетей не осталось.

— Как звали твою бабушку?

— Надя. Надежда Петровна. А дедушку — Миша.

Ну, да, Михаил Исаакович Гуревич, в российском сокращении — Миша. Кажется, я говорю это вслух, потому что Женькины глаза выкатываются на пол–лица.

— Почему вы спрашиваете? Вы их знали?! Аня!! Аня, это ты?!!

Выходной день все–таки очень утешает в жизни. Я валяюсь в кровати и рассматриваю фотографии, развешенные по стенам в красивых деревянных рамочках. Рамочки, конечно же, работа Зорика. Собственно, здесь почти все — работа Зорика, и резные тумбочки, и карниз, и комод. И дом, в котором я теперь живу — это дом Зорика. В один прекрасный день он решил, что ничем не хуже Томера, и перетащил к себе все мои вещи, включая мольберт и швейную машинку. Оказалось, что одна спальня и одна мастерская вполне вмещают двоих людей! Правда, мольберт часто задвинут в угол, но мне в последнее время все равно некогда рисовать, потому что по вечерам я забираю Мишу. Женька перешла на второй курс, предметы очень сложные, а мне как раз очень полезно гулять по вечерам. Мише исполнилось два года, он совершенно замечательный, самый умный и красивый из всех детей на площадке, и Зорик зря смеется, что бабушкины чувства не контролируются умом.

Как быстро летит время! Говорят, это признак старения, потому что в детстве время проходит медленно и вмещает тысячу разных событий. К сожалению, появились и другие признаки старения — морщинки, круги под глазами, седина на висках. Волосы приходится красить уже по–настоящему. Правда, я много болела, особенно в последний год, даже попала в реанимацию с менингитом.

Приходится признать — мои труды много нового не принесли, как и предполагалось, биотерапия разрушительно действует на врача. Что ж, отрицательный опыт — тоже опыт. Возможно, он поможет ученым будущего. Нет, я не бросалась на амбразуру и не рисковала без нужды. Уже в первый год, после вмешательства в Линину беременность, стало понятно, как это опасно. Кстати, дети прекрасно развиваются, только девочка вопреки моим планам оказался черноглазой восточной красавицей, в папу Тома. Зато мальчик — сероглазый рыжик в локонах и веснушках, вот забавно!

После выздоровления мужа Латифы и моей повторной пневмонии я старалась обходиться конвенциональным лечением, честно направляла на химиотерапию и операции, выписывала антибиотики. Я дала себе слово прекратить произвол — ведь меня послали изучать уровень медицины, а не умирать с каждым больным и нарушать временные связи. Но еще два раза пришлось сорваться. Годовалый малыш подавился куском яблока, кусок этот проскочил слишком глубоко и закрыл сразу оба бронха. Крупный красивый мальчик, похожий на Мишу, он уже перестал дышать, сердцебиение падало, и я поняла, что обязана вмешаться хотя бы для собственного спасения — иначе просто умру от ужаса. А буквально назавтра молодой мужчина обратился к нашей медсестре с жалобами на боли в груди. Она честно измерила давление, сделала э. к.г. и посоветовала принести старую кардиограмму для сравнения. И он послушно отправился домой, пешком по жаре, взял кардиограмму и даже сумел вернуться и подняться на второй этаж. Я нашла его у лифта, уже без сознания, пульс не определялся. И ни одной живой души вокруг! Потому что весь персонал ушел домой во–время.