Это наш вечный спор. Я пытаюсь объяснить Кайлу, что вся история медицины — история проб и ошибок. И гибели врачей, как это ни ужасно. Первые вакцины, первые антибиотики, изучение инфекций … Хорошо, не будем вспоминать эпидемии чумы. Но даже банальный рентген, который вызвал такой восторг. Сначала увидели огромные возможности диагностики, и только позже узнали о смертельной опасности облучения. И конечно, в первую очередь пострадали ученые и врачи. Но все–таки рентгеновские лучи остались в медицине почти на двести лет! Пусть с применением мер защиты, пусть с частичным поражением и больных, и сотрудников. Долгое время даже опухолевые клетки сжигали рентгеновским излучением, хотя сейчас тяжело об этом думать. Но если бы врачи исповедывали принципы Кайла, человечество давно бы вымерло от банальных инфекций типа брюшного тифа или СПИДа.

Конечно, обидно, что история с биотерапией оказалась такой тупиковой. Родители потратили более 10 лет на ее изучение, месяцами жили в отдаленных индийских деревнях, подняли гору литературы по китайской и корейской медицине, психологии африканских племен, истории шаманов и целителей. Во все времена были люди, которые умели определять болезнь без каких–либо лабораторных методов. Тогда их называли как придется — знахари, экстрасенсы, они интуитивно воспринимали биоволны, открытые гораздо позже. А сейчас биодиагностика входит в обязательную программу третьего курса, сразу за иммунологией и патофизиологией.

Родители собрали огромный материал, представили к защите две блестящие диссертации, но… Все надежды на развитие волновой терапии и легкое исцеление больных оказались напрасными. Потому что все попытки воздействия на дефектные волны пациента, хотя это было не очень сложно технически, вели к тяжелому поражению и даже смерти врача. Биотерапию официально запретили, все опыты были преостановлены и лаборатории закрыты. Я, как и многие студенты, пыталась пробовать на себе, быстро освоила коррекцию мелких дефектов, например, насморка, но схватила тяжелую пневмонию и получила строгое предупреждение от декана. Странно думать, что с тех пор прошло почти пятнадцать лет.

Телефон в третий раз за утро мучает отрывок из Пер Гюнта. Конечно, хватит дискутировать с пустотой. Так и на работу опоздаешь.

Я арендую совсем маленький домик с видом на небо, холмы и бедуинскую мечеть. Рано утром раздается крик муэдзина, ему откликаются мелкие, но очень звонкие птицы, потом начинается настоящий та–ра–рам — перекличка открываемых автомобилей, плач и гомон детей, молитвы, бодрая музыка из программы новостей. Но мне нравится этот микрорайон, он совсем новенький, нарядный и белый. У меня всего три комнаты — внизу небольшая гостиная и кухня, наверху — открытая галлерея и две спальни. Хозяева здесь совсем не жили, я въехала в только что построенный дом и уже год с удовольствием его обживаю. Окна гостиной выходят в крошечный сад, полный роз. Здесь все растет стремительно, за один год приглашенный садовник ухитрился создать чудный садик размером в 50 метров, и даже устроил миниатюрный водоем из камней и ракушек. В водоеме сидит толстая глиняная лягушка с голубыми глазами, мое последнее приобретение. Но особенно я люблю верхние комнаты, даже если заходят случайные гости или соседи, они сюда не поднимаются, поэтому можно немного отдохнуть от роли, побегать босиком, сделать мостик или хотя бы попрыгать на одной ножке. Окна одной спальни я закрыла нарядной тяжелой шторой — вот и вся маскировка. А вторую превратила в художественную мастерскую. Да, в художественную мастерскую! И никто не может помешать или посмеяться. В одном углу — чудная старинная швейная машинка, привезенная из Германии, в другом — мольберты, холсты и краски, а на столике у окна вышивание! Да, да, самые настоящие нитки в разноцветных ярких клубочках и иголки с толстыми ушками! Вот уже второй месяц я вышиваю голубой коврик с лилиями.