После этих слов я вообще не могла на него взглянуть. Я почувствовала, что краснею, но вряд ли Майкл это заметил, потому что, на мое счастье, уже темнело. В парке загорались фо­нари. На качелях мы с Майклом были одни так что подслушать нас никто не мог. Ларс делал вид, что его страшно заинтересовал вид на реку которая протекала далеко внизу, хотя на самом деле он наблюдал за симпатичными девушка­ми на роликах, поэтому можно было не опасать­ся, что он нас подслушивает.

Но все равно, мне было ужасно неловко.

Я догадывалась, что Майкл имеет в виду. Я всегда удивлялась, что он делает после ну знаете, после того, как мы особенно страстно обнимаемся и целуемся... то есть, как он потом решает проблему с тем, что происходит у него в брюках.

Ну, теперь я, кажется, знаю. — Дело в том...

Дети, игравшие в песочнице, стали бегать друг за дружкой и бросаться песком, их мама­ши спокойно болтали на скамейке.

— Понимаешь, Миа, — продолжал Майкл, — это нелегко. Тебе, кажется, это не трудно...

Я его перебила:

— Мне нелегко.

Мне и правда было нелегко. Бывали момен­ты, и не раз, когда я думала, как было бы здо­рово... ну, знаете, сорвать с Майкла одежду и сделать с ним то, что я хочу. Порой мне даже казалась привлекательной идея, что Майкл со­рвет одежду с меня, хотя раньше при мысли, что Майкл увидит меня обнаженной, у меня пересыхало во рту.

Вот только где могли бы происходить все эти замечательные вещи? В моей комнате, когда в соседней комнате — мама? В комнате Майк­ла, когда в соседней комнате — ЕГО мама? Б комнате его общежития, когда в коридоре де­журит мой телохранитель, а в комнату может в любой момент ворваться сосед Майкла?

И как насчет предохранения от беременно­сти? И как насчет того, что как только вы ЭТО сделаете, в следующий раз, когда вы встрети­тесь, вам НИЧЕГО другого делать и не захочет­ся? Я хочу сказать, с киномарафонами можно попрощаться. Прощайте, «Звездные войны», здравствуй, съедобная краска для тела.

Я читала «Космополитен», и знаю, как это бывает.

— Хорошо, — сказал Майкл. — В любом слу­чае, учитывая все это, будет не так уж плохо, если я проведу год за границей.

Мне не верится, что у нас дошло до этого. Честное слово. Я вдруг... в общем, я не удер­жалась и заплакала.

Я не могла остановиться. Это было ужасно. Конечно, хорошо, что Майкл едет в Японию, то есть, если эта штука, которую он сконструировал, и правда может спасти столько народу, как он думает. И если колледж Колумбийского университета отпу­скает его в Японию, чтобы он работал на какую-то компанию, и на это время выплачивает сти­пендию, и он числится студентом, то с моей стороны как-то не по-принцессовски реветь по этому поводу, правда?

Но с другой стороны, я никогда не говори­ла, что я очень хорошая принцесса. — Миа!

Майкл встал с качелей, опустился на колени передо мной и взял мои руки в свои. Он улы­бался. Наверное, я бы тоже смеялась, если бы какая-то девчонка плакала бы так же громко, как я. Честное слово. Я ревела, как маленькая девочка из песочницы, которая упала и ободра­ла коленки. Мамаши на скамейке с тревогой посмотрели в мою сторону — они подумали, что плачет кто-то из их детей. А когда поняли, что это реву я, стали перешептываться — наверное, узнали меня по фотографиям в выпуске «Ин­сайд Эдишн». (Вчера вечером личная жизнь Миа, принцессы Дженовии, дала трещину, по­тому что ее давний бойфренд, Майкл Московитц, студент колледжа Колумбийского уни­верситета, объявил, что переезжает в Японию, и принцесса ответила на это сообщение плачем на качелях в парке.)

— Миа, это хорошая новость, — сказал Майкл. — И не только для меня, но и для нас.