– Очень похож, – сказала Государыня, – но я нахожу, что граф Гага изображен на нем очень печальным.

Король с живостью заметил:

– Это потому, что вчера я был очень несчастен. Благоприятный ответ Великой Княжны был ему объявлен только утром…»

Довольная императрица после бала в посольстве Австрии написала барону Гримму: «Бал был очень веселым, прошел слух, что обо всем договорились окончательно на словах. Не знаю уж, как это случилось, из озорства или еще как, но, танцуя, влюбленный решил слегка пожать ручку суженой. Побледнев как полотно, она сказала гувернантке: „Вы только представьте себе, что он сделал! Он пожал мне руку во время танца. Я не знала, как поступить“. А та спрашивает: „И что же Вы сделали?“ Девочка отвечает: „Я так испугалась, что чуть не упала!“».

О Густаве Екатерина писала так: «Похоже, что ему здесь очень нравится. Он приехал только на десять дней, но живет уже три недели, и до сих пор день отъезда еще не назначен, хотя осень близко… Все замечают, что Его Величество все чаще танцует с Александрой и что разговор у них не прерывается… Кажется, и девица моя не чувствует отвращения к вышеупомянутому молодому человеку: она уже не имеет прежнего смущенного вида и разговаривает очень свободно со своим кавалером. Должна сказать, что это такая парочка, которую редко можно встретить. Их оставляют в покое, никто не мешает, и, по-видимому, дело будет слажено или, по крайней мере, условлено до отъезда Его Величества, которому уезжать не хочется, хотя 1 ноября он должен быть объявлен совершеннолетним. Кто-то спросил у одного из наиболее влиятельных лиц в свите короля, нравится ли Великая княжна графу Гаге, тот ответил прямо: „Нужно быть дураком, чтобы в нее не влюбиться“».

Увы, так ответил всего лишь один из спутников «графа Гаги», который явно не был дураком. А вот граф Гага дураком был. Влюбился ли он в Александру Павловну – знал лишь он один. Хотя многие современники замечали у юного короля явные признаки влюбленности… Но он на ней не женился. Невероятная глупость! И, кстати говоря, всей последующей жизнью король доказал, что эта первая глупость была не случайной, а закономерной.

Цесаревич Павел Петрович и супруга его Мария Федоровна дали согласие. Великая княжна Александра Павловна и король Густав были наречены женихом и невестой.

Но тут возникло новое препятствие… Король Густав желал, чтобы жена исповедовала одну с ним веру. Указ его отца относительно возможности брака между людьми разной веры никак не влиял на его собственное отношение к данному вопросу. Он требовал, чтобы Александра Павловна приняла лютеранство. Что для православной княжны, естественно, было неприемлемо. Екатерина разъяснила это Густаву, по обычной своей привычке перемежая материнские увещевания с политическими угрозами, и, как ей показалось, король смирился с тем, что невеста его останется православной.

Барону Гримму императрица писала обо всем подробно: «Двадцать четвертого августа шведский король, сидя со мной на скамейке в Таврическом саду, попросил у меня руки Александры. Я сказала ему, что он не может ни просить у меня этого, ни я его слушать, потому что у него есть обязательства к принцессе Мекленбургской. Он уверял меня, что они порваны. Я сказала ему, что я подумаю. Он попросил меня выведать, не имеет ли моя внучка отвращения к нему, что я и обещалась сделать и сказала, что через три дня дам ему ответ. Действительно, по истечении трех дней, переговорив с отцом, с матерью и с девушкой, я сказала графу Гага на балу у графа Строганова, что я соглашусь на брак при двух условиях: первое, что мекленбургские переговоры будут совершенно закончены; второе, что Александра останется в религии, в которой она рождена и воспитана. На первое он сказал, что это не подвержено никакому сомнению; относительно второго он сделал все, чтобы убедить меня, что это невозможно, и мы разошлись, оставаясь каждый при своем мнении.