|
На первое он сказал, что это не подвержено никакому сомнению; относительно второго он сделал все, чтобы убедить меня, что это невозможно, и мы разошлись, оставаясь каждый при своем мнении. Это первое упорство продолжалось десять дней, но все шведские вельможи не разделяли мнения короля. Наконец, я не знаю как, им удалось убедить его. На балу у посланника он сказал, что устранили все сомнения, которые возникли в его душе относительно вопроса о религии. На балу в Таврическом дворце шведский король сам предложил матери обменяться кольцами и устроить обручение. Она сказала мне это: „Я говорила с регентом, и мы назначили для этого четверг. Условились, что оно будет совершено при закрытых дверях, по обряду греческой церкви“».
Начали готовиться к свадьбе. 6 сентября Екатерина в торжественной обстановке благословила внучку на брак со шведским королем. Мария Федоровна прибыла в Петербург – Павел Петрович остался в Гатчине, он слишком боялся уезжать из-под охраны своей личной гвардии, боялся, что его убьют, как убили его отца, и даже подготовка к свадьбе дочери не была достаточным предлогом для того, чтобы он оставил свое военизированное убежище. Он планировал прибыть ровно в день помолвки – и сразу же отбыть обратно. А пока жених в сопровождении свиты посетил его в Гатчине. У лучшего петербургского серебряных дел мастера Буха заказали сервиз в приданое. Державин написал «Хор для концерта на помолвку короля шведского с великой княжной Александрой Павловной», где были такие слова: Для сопровождения будущей королевы в Швецию была назначена статс-дама – сама Екатерина Романовна Дашкова! 8 сентября Мария Федоровна писала супругу в Гатчину: «Добрый и дорогой друг мой, благословим Бога! Обмен обещаниями решился в понедельник вечером в Бриллиантовой комнате. Он будет проходить в нашем присутствии, при детях, при посланнике… Свидетелем обещаний будет митрополит… Обручальные кольца будут золотыми с их вензелями. После обручения назначен бал в Тронном зале…» И вот в назначенный день обручения, 11 сентября 1796 года, уполномоченные русской императрицы и шведского короля собрались, чтобы подписать брачный договор… В котором русские вдруг обнаружили отсутствие той самой наиважнейшей статьи относительно свободы вероисповедания для будущей шведской королевы! Немедленно сообщили Екатерине. Она послала к Густаву посольство во главе с графом А. И. Морковым. И с запиской, которую Густав должен был подписать: «Я торжественно обещаюсь предоставить Ее Императорскому Высочеству Великой Княгине Александре Павловне, моей будущей супруге и королеве Швеции, полную свободу совести и отправления религии, в которой она рождена и воспитывалась, и я прошу Ваше Императорское Величество смотреть на это обещание как на акт наиболее обязательный, какой я мог дать». И Густав – в день своего обручения! – громогласно заявил: «Лучше пусть снимут с меня голову, нежели я сделаю что-либо против своих убеждений». Императрице он написал: «Дав уже свое честное слово Ее Императорскому Величеству, что Великая Княжна Александра никогда не будет стеснена в том, что касается религии, и, так как мне показалось, что Ее Величество осталась довольна, я уверен, что Ее Величество нисколько не сомневается, что я достаточно знаю священные законы, налагаемые на меня этим обязательством, так что всякая другая записка была бы совершенно излишней. Густав-Адольф. Сего 11 сентября, 1796 г.». После чего удалился в свои покои, где и заперся. А между тем, в Тронном зале собрались придворные, прибыл митрополит, Екатерина воссела на трон, и великая княжна Александра Павловна в расшитом жемчугом платье невесты стояла среди своих сестер, подле отца и матери, и ждала… Густава ждали четыре часа. Наконец, прибыл граф Морков, бледный и трясущийся от ужаса, и, склонившись к Екатерине, что-то прошептал ей на ухо… Екатерина переменилась в лице, поднялась – и тяжело осела и так и осталась сидеть с открытым ртом. |
