— Ладно, Рыбья Башка, иди к своей БЛЯДИ!

Глория повесила трубку.

Нэн в пижаме сидела на краю кровати, на ночном столике — вода и бутылка виски. Она закурила сигарету и положила ногу на ногу.

— Ну, — спросила она, — как твоя женушка?

Гарри сделал глоток и сел рядом.

— Прости, Нэн.

— Простить кого и за что? Ее, себя или кого?

Гарри проглотил виски.

— Давай, черт побери, не будем мыльную оперу из этого делать.

— Правда? А что ты хочешь из этого делать? Так, на сене покувыркаться? Может быть, попробуешь кончить? Или ты хочешь пойти в ванную и освежиться?

Гарри посмотрел на Нэн.

— Черт побери, хватит умничать. Ты прекрасно знала, что тебя ждет. Ты сама захотела пойти ко мне!

— Потому что знала, что если не пойду, ты приведешь какую-нибудь блядь!

— Дерьмо! — сказал Гарри. — Опять это слово.

— Какое слово? Какое слово? — Нэн опрокинула стакан и бросила его об стену.

Гарри подошел, взял стакан, наполнил его, протянул Нэн, потом налил себе.

Нэн посмотрела в стакан, сделала глоток и поставила стакан на столик.

— Я позвоню ей и все расскажу!

— Расскажешь, черт побери! Она больная!

— Это ты, сукин сын, больной!

Снова зазвонил телефон. Он стоял на полу посередине комнаты — там, где его оставил Гарри. Оба вскочили с кровати и бросились к телефону. Они достигли его во время второго звонка и схватили трубку за разные концы. Они катались по ковру, тяжело дыша, и чудовищное сплетение туловищ, рук и ног отражалось в огромном, во весь потолок, зеркале.