Он внимательно посмотрел на меня, потом взял мясо. Индеец ел медленно, как изголодавшийся человек, которому нельзя есть много, потому что желудок у него ссохся.

— Ты говоришь по-английски?

— Я говорить.

Разделив ленч, я отдал половину индейцу, и мы вместе поели. Проглотив последнюю крошку, он встал.

— Идти со мной — увидеть коня.

Это было прекрасное животное — чалый с белыми и рыжими пятнами. Таких лошадей называют аппалузами. Тощий, как и его хозяин, конь был высоким — около двух ярдов в холке. Похоже, индеец и конь проделали долгий путь на голодном пайке.

Я отдал ему свою старую винтовку (перед этим купив себе новую, «генри» 44-го калибра) и немного еды, добавив в придачу старое одеяло.

Мы были примерно в неделе пути от Санта-Фе, когда нашли удобное место для стоянки в излучине ручья среди скал. Устроившись, я отправился выполнять возложенные на меня обязанности — охотиться, потому что мы решили поберечь запасы продовольствия как можно дольше.

Умный индейский конь из Монтаны к тому же хорошо шел. Антилоп мы с ним пропускали, потому что у них самое невкусное мясо во всех горах Рокки-Маунтинс. Старики скажут, что лучше всего — мясо когуара. Это утверждали Льюис и Кларк, Джим Бриджер и Кит Карсон, Дядя Дик Вуттон, Джим Бейкер. Они все сходились в этом.

Утро… Яркое солнце только что поднялось над далекими холмами, в ложбинах еще лежат тени, солнечный свет играет на листьях тополей и искрится в ручье, где-то высоко поет жаворонок… Нам с моим конем из Монтаны утро нравилось. Мы нашли старый след оленя и направились по нему, поднимаясь все выше и выше. Плато сменили длинные хребты с можжевельником и мексиканскими соснами на склонах.

Вдруг я увидел оленя, потом другого и, привязав Монтану, двинулся к ним.

Пасущиеся олени — легкая добыча, если приближаться осторожно и с подветренной стороны. Когда олень опускает голову, к нему можно подойти близко, но только очень тихо.

Когда он начинает дергать хвостом, это означает, что он сейчас поднимет голову, вот тогда надо застыть на месте. Олень может смотреть прямо на вас и смотреть долго, но если стоять спокойно и не шевелиться, он подумает, что вы — нечто безобидное.

Я подобрался на пятьдесят ярдов к большому оленю, затея поднял винтовку и всадил ему пулю под левую лопатку. Чуть дальше стоял другой, и, сделав первый выстрел, я развернулся в тот момент, когда второй олень прыгнул. Не успели его копыта коснуться земли, как моя пуля перебила ему позвоночник.

Быстро разделав оленей, я завернул лучшие куски в шкуры, забрался на Монтану и, выехав через пару миль на открытое пространство, вдруг увидел полдюжины бегущих бизонов. А бизоны просто так, без причины, не бегают.

Я натянул поводья и остановился на опушке, зная, что нас трудно будет заметить, поскольку чалый и я в своей замшевой куртке сливались с деревьями. В этих краях люди, насколько возможно, стараются не выезжать на гребни, чтобы их силуэт не вырисовывался на фоне неба.

Иногда случается так, что тот, кто первый шевельнется, первым же и умрет, поэтому я ждал. Ярко сияло солнце. Конь стукнул копытом и махнул хвостом. Где-то рядом в кустах прожужжала пчела.

Их было Девять человек, и они двигались цепочкой. По тому, что мне рассказывал Кэп об индейцах, я понял, что это юты. Они выехали из леса и двигались по склону передо мной.

В большинстве случаев я предпочитаю драться лицом к лицу, потому что убегающий человек представляет собой отличную мишень, но иногда надо сражаться, а иногда и убегать, и разумный человек тот, кто выбирает правильное решение.

Вначале я сидел тихо, но индейцы подъезжали все ближе и если даже они не увидят меня, то мое присутствие почувствуют их лошади. Попытайся я ускользнуть обратно в лес, они обязательно меня услышат.