Изменить размер шрифта - +
- А то было бы у тебя со мной прямо по анекдоту - трахаю и плачу. Так что у нас, у тех, которые не красавицы, свои радости. И вообще тебе надо не Чехова, а Пушкина читать. «Нет на свете царицы краше польской девицы!» Заруби себе на носу. Это я тебе как польская девица говорю.

Тут она посмотрела на часы и помчалась за шубой. Уже облачившись в свои песцы, она подлетела ко мне с прощальным поцелуем.

- И куда ты улетаешь? - осведомился я.

- Ого, - прищурилась Разумовская. - Мальчуган вдруг заинтересовался моей служебной деятельностью! Это личное? Или задание получил?

- Личное. Глубоко личное.

- А вот и не скажу. Сам догадайся.

- Тоже мне загадка! Опять небось в ЦРУ за указаниями, как разрушать нашу бедную родину дальше…

- Чего ее разрушать? - хмыкнула Анетта. - Помнишь, мой маленький любитель классиков, у Щедрина мальчик без штанов говорит мальчику в штанах: «Чего нас жалеть, если мы сами себя не жалеем!» Вот так, мой милый мальчуган без штанов! - закатилась она и стащила с меня одеяло. Штанов на мне действительно ее усилиями давно уже не было. Пришлось прикрываться подушкой.

Разумовская окинула начальственным оком открывшуюся ей картину, пробормотала что-то вроде: «А годы проходят, все лучшие годы!..» - и полетела к двери.

Я встал и поплелся за ней, по-прежнему прикрываясь подушкой.

- Думай обо мне по утрам - и все будет хорошо, - шепнула она на прощание.

- Ага, испугалась!

- А ты как думал? Лучше выдумать не мог?

- Зато уважать себя заставил, - хмыкнул я.

- Зачем, дурачок, тебе уважение? Я же люблю тебя, а это гораздо лучше.

- Но я же русский человек. Мне, понимаешь, без уважения никак нельзя.

К этому времени Разумовская давно уже распахнула входную дверь, и если бы кто-то мог видеть нас со стороны, его взору бы открылась картинка, достойная пера: на лестничной площадке дама в роскошной шубе и совершенно голый мужик, прикрывающий одно место подушкой, несут какую-то ерунду и никак не могут расстаться.

Но тут загудел, заклацал железом лифт.

- Кончай трепаться, простудишься. - Разумовская затолкала меня в квартиру и сама закрыла дверь.

Она утомила меня так, что я заснул сразу, едва добравшись до постели, еще хранившей ее ароматы.

Часа через два позвонил отец и сообщил, что у него есть о чем поведать. Спросонья я даже не сразу сообразил, о чем это он. И лишь с трудом вспомнил - бегемотовские дела. Деваться было некуда. Пришлось одеваться и тащиться на мороз, который заворачивал все сильнее. К счастью, идти было недалеко. Ведь с некоторых пор мы с отцом жили в соседних домах.

 

Глава 5

 

Потестас

 

- А теперь признавайся, - сказал отец. - Ты сам-то читал текст?

- Ну, - потупился я, вспомнив, как Разумовская с голой попкой скакала по моей квартире. Почитаешь тут!

Честно признался:

- Не успел. Замотался.

- Эх вы, шаромыжники, - вздохнул отец. - Поколение верхоглядов. Любители легкой наживы.

- Мы просто жизнелюбы, - миролюбиво сказал я.

- Ишь ты, жизнелюбы они! В жизнелюбы вы еще чином не вышли, молодой человек! До жизнелюба вам дослужиться надо. А пока вы просто бабник или пьяница.

- Я что-то не понял, что это за табель о рангах такая?

- А вот такая! При советской власти все ее знали. Мелкая сошка, Акакий Акакиевич какой-нибудь, инженеришка, если гулял - он назывался бабник или пьяница. Если в загул пускался человек в чинах, уже некоей властью облеченный, о нем говорили: морально неустойчив. То есть человек наш, но может и подвести, ибо если жене изменяет, то может и Родине изменить. А если гулял великий писатель или художник, или другой маститый чин, таких называли жизнелюбами.

Быстрый переход