Бока ее были очень ровные и гладкие, терпеливо отполированные песком во время бесчисленных приливов и отливов; на подлокотниках, где лежали бесчисленные руки, тоже образовались глубокие впадины. Впадины были и на базальтовой ступеньке для ног.
На троне восседала старуха. В черном свободном одеянии, волосы уложены серебристой короной и оплетены жемчугами. Она уставилась подслеповатыми глазами на землянина и вдруг заговорила на звучном верхнемарсианском — столь же древнем, как санскрит на Земле. Уинтерз не понял ни слова, однако по выражению ее лица догадался, что старуха безумна.
Кто-то сидел у ее ног, скрытый густой тенью, за пределами золотого столба солнечного света, невидимый для Уинтерза. Он смог разглядеть лишь смутную бледность кожи цвета слоновой кости — и в его душе зародилось дурное предчувствие.
Когда он приблизился к трону, старуха поднялась и простерла к нему руку — морщинистая Кассандра, накликающая несчастье. Дикое эхо ее истошного вопля заметалось по зале, отразившись от высокого свода; в глазах старухи горела обжигающая ненависть.
Стражи толкнули Уинтерза вперед древками копий, и он рухнул лицом вниз перед базальтовыми ступенями.
Низкий, мелодичный, издевательский смех послышался из густой тени — и чья-то маленькая ножка, обутая в сандалию, надавила на шею Уинтерза.
Он узнал этот голос.
— Капитан Уинтерз! Королева Валкиса приветствует тебя.
Обладательница голоса сняла ногу. Он встал. Старуха уже полулежала на троне. Теперь она бормотала что-то вроде молитвы, и ее лицо, обращенное кверху, светилось благоговейным восторгом.
И снова из тени донесся знакомый голос:
— Моя мать повторяет речь, которую она произнесла при коронации. Сейчас она потребует дань от Внешних островов и прибрежных племен. Время и действительность не имеют для нее смысла, ей нравится играть в королеву. А потому, как ты видишь, я, Фэнд, правлю Валкисом, находясь в тени трона.
— Иногда, — заметил Уинтерз, — тебе следовало бы выбираться на свет.
— Да.
Мягкий, быстрый шелест — и она уже стояла перед Уинтерзом в луче солнца.
Ее волосы были черны, как ночь после захода луны, и завиты в затейливые локоны. Фэнд одевалась по странной, вызывающей моде разбойничьего королевства: длинная пышная юбка, подобранная до пояса по бокам, так что при ходьбе были видны обнаженные бедра, широкий, украшенный драгоценными камнями пояс, воротник из золотых пластинок-кружочков. Маленькие прелестные обнаженные груди упруго выступали вперед, тонкое тело гибко извивалось с кошачьей грацией.
Лицо было именно таким, каким он его запомнил. Горделивое и утонченное, с золотыми глазами и ртом, похожим на алую ягоду, сладким, как мед, и горьким, как яд. Под изысканной прелестью Фэнд таилась ленивая и дремотная сила, убийственное очарование разящей, как смерть, красоты.
Она взглянула на Уинтерза и улыбнулась:
— Что ж, наконец-то ты достиг конца пути.
Он перевел взгляд на свои кандалы и обнаженное тело.
— Довольно странный конец. Я хорошо заплатил Кор Халу за это. — Он испытующе посмотрел на Фэнд: — Это ты правишь Шангой? Не только Валки-сом? В таком случае, должен заметить, что ты не слишком гостеприимна.
— Напротив, я очень забочусь о своих гостях. Впрочем, ты все увидишь сам. — Ее золотые глаза дразнили Уинтерза. — Но ты пришел сюда не для того, чтобы заниматься Шангой.
— Зачем же?
— Чтобы найти Джилл Леланд.
Уинтерз даже не особенно удивился. Подсознательно он понимал, что Фэнд знает это. Однако он попытался изобразить удивление.
— Джилл Леланд мертва.
— Разве? Ты же видел ее в саду и даже разговаривал с ней, — Фэнд рассмеялась. |