Моя скромная попытка спросить о том, как именно следует убирать у Котика и где в его комнате включается свет, породила новый поток замысловатой брани. Поэтому я, как человек совестливый, дабы не спровоцировать у пожилой дамы сердечный приступ от переизбытка эмоций, спешно удалилась, заработав при этом сочувственные взгляды Алены и Ани. Даже в том, как Вилли приподнял колпак, сквозило участие.

Уже вскоре я стояла перед заветной дверью, переминалась с ноги на ногу, кусала многострадальную губу и пыталась перебороть страх. Нет, ну правда, очень страшно было! Стоило вспомнить раззявленную пасть, желающую меня сожрать, как всякое желание входить в комнату тут же пропадало.

«Соберись! – строго велела я себе. – Ты ведь, несмотря ни на что, хочешь здесь работать!»

Убедив себя в том, что задержаться в Большом Доме мне в самом деле хочется очень-очень, я одним рывком распахнула дверь и, как осужденный на казнь, вошла внутрь. Швабру держала наготове, намереваясь дать отпор Котику в случае, если у него с утра пораньше разыгрался аппетит.

Как и в прошлый раз, в комнате стояла абсолютная темнота. Лишь участок у порога освещался проникающим из приоткрытой двери лучом света. Не сходя с этого освещенного островка, я опустила на пол ведро со шваброй, поправила растрепавшийся хвостик и, сглотнув, уставилась вглубь темноты.

– Ну и как здесь убирать? – негромко спросила у самой себя, а затем неуверенно обратилась к обитателю комнаты: – Эй… Котик, ты здесь?

Я успела почувствовать себя круглой дурой, пытающейся поговорить с пустотой, когда неожиданно прозвучало:

– Мяу.

Я подпрыгнула, задела ногой ведро, но успела его придержать, и вода не разлилась. Прозвучавший голос абсолютно точно был человеческим, коты так не мяукают!

– Котик? – стараясь унять дрожь, робко уточнила я.

– Мяу, – утвердительно ответили мне.

Показалось, что в низком хрипловатом голосе прозвучало издевательство. Стараясь не думать о том, что увижу, я зашарила ладонями по стене в надежде отыскать выключатель, но он находиться упорно не желал. И когда уже подумалось, что эта затея бесполезна, свет внезапно загорелся сам – неяркий и исходящий от зависшего прямо в воздухе абажурного торшера.

– Здоро-у-ва, – выпустив колечко дыма, приветствовал меня развалившийся на парящих подушках котяра, размерами значительно превосходящий среднестатистического кота.

Он был белоснежным и толстым, с узкими хитрющими глазами, пушистым хвостом и крошечными ушками. Сия животина возлежала, закинув ногу за ногу, курила трубку, почитывала газету и попивала кофе, чашка которого тоже зависла в воздухе.

Сказать, что я выпала в осадок, – это не сказать ничего! Меня штормило между желанием сбежать, истерически расхохотаться и упасть в обморок.

– Мила-у-шка, ты при-у-бирать пришла? – вкрадчиво, как будто разговаривал с болезной, поинтересовался кошак. – Так и при-у-бирай, деточка. А потом кофейку мне принеси с шо-у-коладными пирожными. И свежий выпуск журнальчика у администратора при-у-хвати.

Этим утром я слишком часто впадала в прострацию, но поделать с собой ничего не могла. Наверное, так бы и стояла, хлопая глазами, если бы комната неожиданно снова не погрузилась во мрак, и прямо перед моим лицом не появилась гигантская пасть, сказавшая голосом кошака:

– Побыстре-у-е, мила-у-шка.

Мужественно подавив крик, я немного попятилась.