Нет, пока еще не выиграл, одернула себя Эшер. Она тоже изменилась. Но ноги как будто приросли к полу, и, глядя на опустевший корт, она возвращалась мыслями к прошлым событиям, не замечая, как люди расходились, шумно обсуждая матч.

Она стояла теперь одна — высокая, гибкая, кожа покрыта золотым загаром от многих часов, проведенных на солнце. Волосы с короткой стрижкой, очень светлые, с легким пепельным оттенком. Она выбрала свой стиль, удобный и практичный для своей профессии, и за три года отсутствия в спорте не меняла его. Овальное лицо больше подошло бы для обложки глянцевых модных журналов, чем для теннисистки, которая мечется по корту, потная, взмыленная, разгоряченная. Внешне она была больше похожа на любительницу красивой жизни, свободную от забот. Трудно было заподозрить в ней спортсменку.

У нее был маленький прямой нос, небольшой красивый рот, губы она почти никогда не красила. Макияж на корте — это смешно, краска тут же потечет по потному лицу, так что это пустая трата времени. Глаза — большие голубые, с фиалковым оттенком, обрамленные длинными светлыми пушистыми ресницами, которые она слегка подкрашивала, чтобы подчеркнуть цвет глаз. Некоторые спортсменки, выходя на корт, украшали себя бантиками, ленточками, цепочками и кулонами. Эшер никогда этого не делала. И даже вне корта она не меняла своего стиля — простого и элегантного.

В восемнадцать лет ее выбрали Лицом Тенниса. Она ушла из профессионального спорта в двадцать три. Но не была забыта. Сочетание красоты и хладнокровия принесло ей популярность, она никогда не позволяла себе эмоций и срывов, и ни соперницы, ни зрители не видели ее волнения, не слышали от нее несдержанных слов. Никто не мог понять, что она чувствует. Она имела редкое качество, приносившее ей преимущество, — предельное спокойствие, столь редкое для такой эмоциональной игры, как теннис. Но и в личной жизни она сохраняла сдержанность и умение держать себя в руках в любой ситуации.

Она жила теннисом так долго, что демаркационная линия между женщиной и спортсменкой стерлась. Жесткие правила, строгое расписание, ограничения, установленные ранее ее отцом и въевшиеся в ее сознание навсегда, включали и защиту от вторжения посторонних в ее личную жизнь. Только однажды один человек смог перейти границу — это был Тай. Но Эшер дала себе слово, что этого больше никогда не случится, она не позволит ему снова завладеть своими чувствами.

Она долго стояла, глядя на опустевший корт, и на ее лице нельзя было ничего прочитать — ни гнева, ни смятения или боли, она была похожа в этот момент на статую. Лицо оставалось спокойным, даже равнодушным. Она так задумалась, что не заметила, как к ней приблизилась группа поклонников, и ее лидеру пришлось дважды окликнуть ее по имени, чтобы привлечь внимание.

Итак, ее узнали. Хотя она и понимала, что это произойдет, ее накрыло волной гордости и радости, когда она раздавала автографы, с удовольствием подписывая программки, которые ей подсовывали. Ее не забыли.

Посыпались вопросы, на которые она отвечала с легкостью, даже если они затрагивали ее отношения с Таем. Многозначительная улыбка и туманные намеки всегда прекрасно воспринимались поклонниками тенниса. Но Эшер не была настолько наивна, чтобы думать, что такие ответы удовлетворят спортивных репортеров. Впрочем, это пока подождет. Интервью с прессой еще впереди. Не сейчас. У нее есть время.

Раздавая автографы, она незаметно оглядывалась по сторонам и вскоре заметила бывших коллег — одну из соперниц, свою первую партнершу в паре, несколько лиц из прошлого. Поймала взгляд Чака Принса — лучшего друга Тая, он славился своими стальными запястьями и прекрасной подвижностью, что делало его сильным игроком. Они обменялись короткими приветствиями, и она увидела промелькнувший в его глазах вопрос, прежде чем склонилась, чтобы подписать очередную программку.