А постоянный клиент Стасик перестает доставать из черного целлофанового пакета бутылки и чипсы. И просто молча, открывает симпатичный, ухоженный рот.

— Лю-юди… — задохнулась Юлия. — Есть… что-нибудь выпить?…

— Да на, на, уже несу… Господи ты, Боже мой… Зоечка, действительно, уже протягивает ей новую, «клиентскую» кофейную чашку, доверху наполненную дешевым коньяком.

Юлия резко запрокидывает голову — словно принимает лекарство. Черты ее дергаются в невольной гримасе не то отвращения, не то горя. Она отдает Зоечке пустую чашку и затихает, спрятав лицо в ладонях.

Минуту или две она сидит так, с неестественно прямой спиной, не шевелясь и не издавая ни звука, пока девчонки и Стасик молча, переглядываются, не зная, что делать. Тогда VIP-мастер Лена Лукашина подходит к Юлии. Опускает руку на мокрое плечо, мелко вздрагивающее под свитером.

— Ну, чудо в перьях, рассказывай… — тихо говорит она.

И, строго нахмурившись, прикладывает палец к губам, когда Стасик пытается начать открывать пиво.

…Минут через тридцать вся компания — то есть весь коллектив, остававшийся к этому часу на работе, сидит в небольшом, на два кресла женском зале.

Здесь интимнее, чем в холле, Стасику срочно нужно обновить прическу и вообще — им так больше нравится.

Если выключить верхний свет и оставить горящими только матовые круглые светильники по бокам двух овальных зеркал, создается впечатление, что находишься в зале какого-нибудь старинного замка. К тому же здесь есть музыкальный центр, который Стасик спешит зарядить диском Сальваторе Адамо.

В одном из парикмахерских кресел перед зеркалом в форме перевернутой капли сидит Юлия. Голова ее опущена, и лицо наполовину спрятано за густой вуалью темно-русых блестящих волос. В руке ее керамическая чашечка с коньяком, в пепельнице перед ней тлеет очередная сигарета.

— Ну и ну-у… — уже не скептически говорит Маня. — Такого еще не было.

— Да, — соглашается Лукашина, — такого еще не было.

— Слов просто нет! — возмущается Зоечка. — Она его из депрессии вывела. Весь год носилась с этим уродом, как с писаной, блин, торбой! Из кризиса среднего, мать их, возраста, вытаскивала, а он… Век живи — век удивляйся.

Ничего тут нет удивительного, — Ленка, увлеченно читающая психологическую литературу, может при желании объяснить все. — Это же классика! Мужик испугался ответственности, такое на каждом шагу… Увидел, гад, насколько для Юли все серьезно, и струсил.

— Для нее, всегда все серьезно, — замечает мастер нейл-арта Мариша, печально закусывая коньяк долькой лимона.

— Слишком!

— Да не ответственности он испугался, — подает голос Стасик, поправляя на голове разноцветные полосы фольги. — А несоответствия! Вы его видели вообще? Вот и подумайте — кто он и кто она?! Ей же соответствовать надо, а как? С его-то данными…

— Да. Трудно.

— Вот-вот…

Юлия тихо всхлипнула, подняла голову, чтобы опустошить очередную рюмку и затянуться. Из тусклого, затуманенного дымом зеркала на нее смотрело бледное, заплаканное лицо. Рассеянный желтый свет круглых плафонов и голубое мерцание кварцевой лампы над дверью создают странное, зловещее освещение — как в мистических триллерах.

— Самое страшное — накануне… накануне отъезда. Почему? Ведь я… старалась быть хорошей. Я ведь и вправду столько ему сделала… Почему?! Почему — так?!! Я думала, он меня любит…

— Почему, почему… — мрачно проворчала Лукашина.