Шесть лет назад, когда их номер назывался просто «Велофигуристы Форбс» и Маргарет была еще женой Майкла, а Джим всего лишь их партнером, Маргарет со всей возможной деликатностью спросила у Майкла, не будет ли он возражать, если она уйдет от него к Джиму. Если же он возражать не будет, а Маргарет уверена, что этого не произойдет, то как поступить им с Джимом — выделяться в собственный номер или можно, слегка изменив его название, продолжать работать втроем, в том же составе?

Форбсу ничего не стоило найти новых партнеров. Любой велофигурист посчитал бы за честь его предложение. Но насколько Майкл был талантлив, настолько же и ленив. Он ужаснулся не тому, что от него уходит Маргарет, — к собственному удивлению, он отнесся к этому с поразительным спокойствием, словно всю жизнь хотел от нее избавиться, хотя это было совсем не так. Он по-своему, наверное, даже любил ее. Но с ее предложением на его жизненном горизонте вдруг замаячило некое, еще неясное, высвобождение, так необходимое любому художнику. Его испугала перспектива нарушения привычного рабочего ритма, необходимость репетиционного периода с новыми партнерами, расторжение уже заключенного контракта с цирком Барнума и Бейли. И Майкл Форбс принял мудрое, поистине соломоново решение, о котором впоследствии ни разу не пожалел: номер сохраняется в том же составе, только переименовывается в «Велофигуристы Брент и Майкл Форбс», Маргарет становится «мистрис Брент», а Майкл Форбс — холостяком.

Он объехал с этим номером половину земного шара, работал во всех цирках Старого и Нового Света и честно заработал право на собственный домик в графстве Хертфордшир.

Его номер с велосипедами был хорош еще тем, что не требовал обязательного мягкого манежа, необходимого акробатам-прыгунам или вольтижерам. Он мог работать на любой сценической площадке. В связи с войной гастроли за границей были сведены к нулю, и Форбс разъезжал с этим номером по родной Англии, каждый раз с наслаждением возвращаясь в свой домик под Лондоном.

Там он копался в саду, отдыхал день или два и вспоминал только что покинутые города. В Халле его поразила разрушенная центральная площадь с уцелевшими двумя памятниками: бронзовый был посвящен англо бурской войне, каменный — Первой мировой. А вокруг — руины второго мирового побоища. Развалины, развалины... В Бристоле он напрасно искал знакомые места среди разбомбленных домов и улиц. В Плимуте, над центром города, словно надгробие, возвышалась чудом сохранившаяся высокая башня с часами... В соседнем Девенпорте следы разрушений были повсюду. От целой улицы Форстрит осталось лишь название...

В апреле 1944 года, когда весть об окружении и гибели гитлеровской армии на Волге стала уже достоянием истории, Майкл Форбс направился в ЭНСА — «Ассоциацию артистов национальной армии», к своему старому приятелю Бобу Лекардо. Боб возглавлял отдел эстрады и цирка. Форбс тут же был включен со своим номером и партнерами в весеннее двухнедельное турне с труппой ЭНСА по военным лагерям, аэродромам и военно-морским базам.

После этой поездки Майкл Форбс получил двухнедельную передышку и вернулся в свой Бриккет-Вуд. Он привез с собой яблоневые саженцы для сада, полученные им в подарок от одного капрала — бывшего садовника. Ни дома, ни сада Форбс не обнаружил — все погибло и сгорело в очередном налете гитлеровской авиации. Исчезло все, к чему Форбс шел так долго...

Он выбросил яблоневые саженцы и вернулся в Лондон, в штаб ЭНСА, в здание бывшего театра «Друри Лейн». Оттуда он созвонился с партнерами, и на следующий день они, летели на тяжелом бомбардировщике «Ланкастер» в Шотландию, в графство Карнарвоншир, где в порту Пфлели стоял большой военный корабль «Глендовер», на котором им предстояло выступать.