— Девицы мои тебя проводят, Даша да Варя. Заботливые они. Вели хочешь, с тобой и останутся.

   — Как велишь, государыня-царевна.

Пошла небога. Нелегко ей. Жилось безрадостно с таким-то мужем, теперь и вовсе никому не нужна. Распиналась за государя, а как он на самом деле решит. Ведь не уговоришь, не умолишь.

Январей боюсь. Господи, как боюсь. Вроде бы и счастливый месяц — матушка с батюшкой венчались. А, может, потому так недолго и пожили, что в январе. В январе объявленный наследник государя Алексея Михайловича — царевич Алексей Алексеевич помер. Лет-то ему всего шестнадцать было. А батюшка государь Алексей Михайлович в январе же отошёл. Господи, да никак Иоанн Алексеевич с ним день в день преставился? Страсть какая. А матушка Наталья Кирилловна тремя днями раньше, от и молись теперь январь пережить.

И почему братец обмолвился, будто ослобонит его скоро Иоанн Алексеевич? Обмолвился? Никак Дарья да Варвара Михайловны вернулись. С Варварой потолковать...

   — Что царица-то наша вдовая?

   — Платье заказала мастерицам, чтобы печальное к завтрашнему утру готово было. Нам тоже, государыня-царевна, надобно.

   — Убивалась ли?

   — Не голосила, нет. И к покойнику не заходила — там по нём монахи псалтырь читают. Сказала, по-печальному убраться надобно и дочерей убрать.

   — Ну, и слава Богу. Достался ей покойник, никто не осудит, коли мало слёз прольёт.

   — Лить-то завтра надобно будет, а нынче лучше передохнуть.

   — Деловая ты у нас, Варвара.

   — Деловая не деловая, государыня, а жить-то надобно.

* * *

Пётр I, царевна Наталья Алексеевна

Октябрь на дворе, а в теремах уже жаром пышет. Истопники над печами на половине царевны Натальи Алексеевны трудятся. Не любит царевна холоду. Не то что зябнет — в платье немецком по вся дни ходить хочет. Шея да грудь раскрытые. Руки и вовсе едва тафтой прикрыты. Сапожек домашних на меху и тех не наденет — всё бы ей в туфельках пуховых на каблучках щеголять, да и те с ног теряет, на пол оступается. Старшие царевны только губы поджимают, а ей всё нипочём. Усмехается да недобро так тёмными глазами глядит — вылитый братец государь Пётр Алексеевич.

   — Натальюшка! Родненькая моя!

   — Ох, Петруша, дождаться тебя не чаяла.

   — Видишь, сердечушко зря знобила.

   — Да нет, братец, тёмных мыслей не держала. Об одном думала — намаялся ты, государь, ох, и намаялся. Ко мне-то от Евдокии? Сыночка увидел?

   — Успеется. Ты-то жива ли здорова?

   — Что мне деется, государь.

   — Слыхал, пожар в Кремле случился. За тебя тревожился.

   — У Бога не без милости — обошлось. Кровля наша расписная да с позолотой на Грановитой палате сгорела.

   — Досадно, да обойдётся. У тебя-то дома какие дела?

   — Но мелочи всё, Петруша. Стольник Михайла Арсеньев помер, сиротками Дарья да Варвара Михайловны остались.

   — Чай, не обидишь.

   — Известно, не обижу. Да кабы и обидела, у них другой покровитель сыскался — меня покрепче.

   — Ишь ты! Кто бы это?

   — Да твой Александр Данилович, подарки девушкам шлёт, вниманием не обходит.