К счастью, он был еще здесь. Это был молодой медик, только что сменивший белый халат на городской костюм. Атлетически сложенный симпатичный парень. Он легко вспомнил моряков с «Кавулома-Кавулоса», и ироническая улыбка осветила его загорелое лицо. К тому же он говорил по-французски, что еще увеличивало его природное обаяние.
— У меня создалось впечатление, что они просто сачки, симулянты, — сказал он мне.
— Почему, доктор?
— Эта их знаменитая рвота проистекала от большого приема ипекакуаны, рвотного корня. Я предполагаю, они просто хотели сменить судно, сойти на берег и нашли это средство...
Все это замечательно укладывалось в мою головоломку, не так ли, юные любительницы своего Сан-Антонио?
Я поблагодарил доктора и потер двумя пальцами висок. Я считал, что мне бы следовало рассказать своему коллеге всю правду, чтобы он бросил силы полиции вдогонку двум матросам.
Безрассудно пытаться зацапать их в одиночку, в незнакомой стране, не зная языка.
Я почувствовал за спиной взгляд и вышел из неподвижности. Сестра приемного покоя следила за мной с вожделением своими влажными глазами. Ей нравилось смотреть, как я стою и шевелю мозгами на покрытом циновками полу приемного покоя. Она улыбнулась мне. Я вежливо показал ей свои тридцать два, покрытых эмалью «Диамант». Всегда стоит послать улыбку даме, тем более она совсем недурно скроена, эта афинянка. У нее была фигура в виде покачивающейся заглавной буквы S. Мне такие довольно-таки нравятся.
Я заметил, что из-за своего застекленного бюро ей открывается хороший обзор входа в госпиталь.
— Извините меня, — начал я, — но, может быть, вы видели, как моряки, о которых идет речь, уходили из госпиталя?
Она отвечала, что да, видела.
— Они уходили пешком?
— Нет, их кто-то ждал в машине.
— Значит, о времени их ухода было известно заранее?
— Они позвонили по телефону прямо перед уходом.
Я приблизился к ее конторке. Улыбка моя становилась все более игривой, и она прямо покрылась испариной. Вы не представляете, какое впечатление я произвожу на дам, когда применяю свой прием очарования номер 22-бис.
— Вы прекрасны, как сама Греция, — проворковал я.
Я предпочел бы, конечно, охмурять ее по-французски, поскольку мой арсенал на этом языке лучше всего. Она зарделась, как пион.
— Мерси.
Я применял политику дашь на дашь. Стиль: я тебе что-то шепчу в экстазе, ты мне рассказываешь факты.
— А скажите, очаровательница...
— Что? (На самом деле, поскольку мы болтали по-английски, она сказала «what».)
— Месье, который ожидал моряков...
— Это была дама...
— Вот как? — удивился я.
— И даже молодая дама... Блондинка... Хорошо одетая. У нее был шофер... Машина — «роллс»...
Я покатился со смеху. Она не поняла, а я воздержался от объяснений. Только потому, что мне нечего от вас скрывать, я открою вам причину своего веселья. Во-первых, я нахожу забавным, что двух простых матросов ожидает дама, имеющая «роллс» и шофера, потом, и в особенности, я вспомнил, что эмблемой «роллс-ройса» служит не что иное, как Ника Самофракийская!
— Вы не припоминаете номера машины?
Ее красивые миндалевидные глаза стали круглыми, так же как и ее губы, пупок и левая рука.
— Конечно, нет!
— Постойте, вы мне сказали, что, перед тем как выйти, один из моряков попросил номер телефона...
— Да.
— У кого?
— Ну, у телефонистки, — поведала мне прекрасная эллинка. Говоря это, она показала мне на полную толстомордую даму в соседнем застекленном помещении. У той были наушники и куча красных клавиш в черных отверстиях. |