– Стойте, вы к кому? – У нее неожиданно оказался хорошо поставленный бас – как будто она специально училась извергать звуки на устрашение толпе.

– Мы… К Васильевым, – промямлил кто-то.

Почему-то рядом с дворовой бабкой все они, успешные московские менеджеры, исколесившие весь мир, почувствовали себя нашкодившей школотой.

– Нету их, – объявила бабка.

– А вы соседка? Мы с Мишиной работы… Он два дня не появляется, вот мы и решили…

– Так он помер! – почему-то обрадовалась баба яга. – Почти.

– Как, помер? Что случилось?! – Они обступили вредную старуху, которая даже не сочла нужным смотреть им в лицо.

– А то вы только заметили! – Она еще и достала из кармана шерстяного жилета пачку крепких папирос и закурила, выпуская вонючий дым прямо в лица обступивших ее мужчин. – Хороши друзья… В такой-то больнице он, это недалеко, две остановки на троллейбусе. Поезжайте – может, застанете еще. Мать его там найдете, она ночует в палате теперь.

– Да что с ним случилось-то? Авария?

– Лярва к нему прицепилась, – будничным тоном ответила бабка. – Все соки жизненные высосала. Я уж сколько лет живу, много этих тварей повидала, но такую цепкую – впервые. Я все мать его предупредить пыталась, а она только отмахивалась – отстань от сына моего, ты просто завидуешь. Ну и получила… – Бабка закашлялась и сложила грязные толстые пальцы в кукиш.

Больницу они нашли быстро. Миша находился в реанимационном отделении – к нему не пускали.

Седой усталый врач сначала даже не пожелал разговаривать с ними – коллеги же, не родственники, – но получив несколько скомканных купюр, смягчился, снял очки, протер их краешком халата и покачал головой:

– Плох ваш товарищ… Диагноз поставить так и не смогли. По симптомам похоже на опухоль, но мы и в томограф его свозили, и анализ крови на Каширку в НИИ отправляли – нет никакой опухоли. Никогда такого не видел… Да вы с мамой его поговорите, она в холле сидит.

Мишина мать, Клавдия Ивановна, за эти два дня постарела словно лет на двадцать. Оно и неудивительно – и нервы, и отсутствие сна, и ела черт знает что – сникерсы из больничного автомата. На друзей сына она даже внимания не обратила – сидела с прямой спиной, прислонившись к стене, и пустым взглядом сверлила дверь реанимационного отделения. Как будто бы загипнотизировать пространство пыталась – чтобы дверь открылась, чтобы из нее вышел кто-нибудь осведомленный и хоть что-нибудь ей сказал. Подарил хоть какую-то точку отсчета – чтобы можно было покинуть это безвременье и снова начать жить.

Женщину потрясли за плечо – но она не сразу вышла из транса, а когда наконец сумела сфокусировать взгляд на их лицах, даже обрадовалась, выпорхнула из больничного кресла, но тут же ноги ее подкосились от слабости, и она тяжело упала обратно, с обеих сторон поддерживаемая коллегами сына.

– Я подозревала… – ее голос зазвенел. – Я ведь уже недели две подозревала… Нет бы мне раньше… Хотя он бы и слушать меня не стал – покорный ей был, как теленочек…

– Да о чем вы говорите? О девушке его? Ариадне?

Клавдия Ивановна закрыла лицо ладонями, ее худенькие плечи несколько раз вздрогнули, это было похоже не на тихие рыдания, а на судорогу. Но ей удалось быстро взять себя в руки, и когда она вновь подняла лицо, на ее впалых бледных щеках даже не было слез – только глаза покраснели.

– Мне же все говорили – и соседи, и родственники наши, что дело нечистое явно.