– Шарик, я давно хотела тебя спросить.

«Черт! – огрызнулся тот про себя. – Сейчас начнет разводить на чувства. Ну что за дурацкая женская привычка лезть в душу на голодный желудок?!»

– Ты никогда не хотел быть человеком?

– Хотел, конечно, хотел… только расхотел, после того как прочел «Собачье сердце».

– О чем книга? – лениво спросила Муха, всем своим видом демонстрируя равнодушие к литературе.

– О полном распаде иллюзий. После этой книги вижу один и тот же сон.

– И что там? – заинтересовалась Муха.

– Кот.

– Кот? – чихнула Муха.

– Ты не простыла? – сверкнули заботой зрачки Шарика.

– Нет, у меня на кошек аллергия.

– А кот не простой, говорящий, – убрал последнюю макаронину Шарик, облизнулся и положил морду рядом с миской.

– И с кем же он говорит? – еще раз чихнула Муха и виновато зажмурилась.

– Со своим хозяином.

– А-а, – понимающе завыла Муха, – это значит, что ты, как всякая собака, в поиске хозяина.

– Да, только у этого хозяина моя душа.

– Черт, как все запутано, дай подумать… Значит, в прошлой жизни ты был человеком, а в следующей будешь котом.

– Этого мне только не хватало.

– Да, нежности тебе всегда не хватало.

– Ну, по крайней мере будет повод жить долго, – не слушал ее Шарик. Он закрыл глаза и задремал.

«Какая из жизней сработает на этот раз? – думал про себя Шарик. – Если политика ушла в бизнес, старики требуют реставрации, средний класс обнищал, молодежь подсела на алкоголь, наркота изолирует их от подлинных переживаний души и тела. Артисты, художники, писатели – фуфел, культивирующие стёб и цинизм. При низком уровне жизни низок и уровень духа, хотя цинизм – это не плохо, в нем гораздо больше правдивого, чем в демократии, чем в либералах, ставших консерваторами, удерживая власть. Только хочется спросить у них: а что в консервах? – Тушеное мясо рабочей силы, из него можно приготовить любое блюдо, лишь бы хватило водки, люди будут бухать и пахать, на то они и созданы. Уважение – где оно? Хотя бы к себе самому, люди готовы отдаться за несколько сотен, за несколько макаронин, – посмотрел на пустую миску Шарик. – Фигурально, а некоторые даже на полном серьезе готовы. Что же сделало нас скотом, таких чувствительных и разумных? Что?»

– Тут сосед зашел, просит присмотреть за его зверушками.

– Какими зверушками? – захлопнул я от такого поворота журнал. – Мне тебя с головой хватает. – Кофе вдруг стал горьким.

– Слушай, давай я ему трубку дам, он тебе объяснит все сам.

– Ладно, – обжег я язык кофе, и матерное слово, что болталось на его красном кончике, пробежало вниз по моему телу, словно электричество.

– Извините, не могли бы вы присмотреть за моими, ко мне девушка приезжает.

– А животные дикие?

– Нет, они очень смирные. Да и животными не поворачивается язык их назвать.

– В смысле? Что за восемь зверей? – мял я трубку.

– Восемь маленьких слов. Никаких хлопот, послушные и не ругательные. Раз в день погулять, раз в день покормить, не больше. Очень быстро растут, сами понимаете, какие могут быть предложения, в моей-то халупе, один кое-как помещаюсь.