|
— На рассвете и отплывем домой. Хочется скорее увидеть дочку. Пожалуй, в память о том, что произошло, я назову ее Ульки Серебряное Деревце. Ты не против, дорогая? — обернулся он к Ульфейе. — Та степенно кивнула. За день женщина успокоилась, привела в порядок одежду и теперь держалась с достоинством, приличествующим будущей супруге Сына Клана. Внезапно в чинную беседу ворвался возбужденный крик: — Идемте! Скорее, пока солнце не село! Поглядите! Все поглядите! Я ее все-таки… я ее нарисовал! Художник, сияющий, взъерошенный, как воробей, размахивал руками в воротах. Кринаш заинтересованно направился к нему. Следом потянулись все, кто был во дворе: Дагерта, рабы, гости. Художник работал за оградой, чтоб не мешали любопытные зеваки. Еще утром Верзила помог ему перетащить туда огромный щит, сколоченный из гладких досок. — Вот она! Я так быстро еще никогда не работал! Издали смотрите, она же большая! Все замерли в очарованном молчании, только тихо ахнула Ульфейя да потрясенно ругнулся капитан «Речной лилии». Картина была прекрасна, как сновидение ребенка под тихую колыбельную песню. Со щита, улыбаясь, смотрел чародей. Он не был похож на Хашуэри. Таких чародеев представляешь себе в детстве: седобородый, ясноглазый, с веселыми морщинками у глаз, в мантии со звездами. Как сказал однажды маленький Нурнаш, «волшебный волшебник». Правой рукой он вздымал украшенный самоцветами посох, а на левой ладони держал крошечный постоялый двор, тщательно прорисованный во всех деталях. Над маленькими постройками реял купол золотистого света. Лицо мага было мудрым и добрым. Самоцветы в навершии посоха таинственно мерцали, храня неведомые чары. Золотой свет проливался над игрушечными крышами с такой неизъяснимой красотой, что перехватывало горло. Это была сама сказка, явившая себя среди бела дня и застывшая перед глазами людей. А внизу было крупно выведено: «Посох чародея». — Ух ты! — выдохнула наконец Дагерта. — Вот это скипетр! — негромко сказала Ульфейя жениху. — Не то что твое помело! — Ты всегда будешь ревновать меня к моей магии? — с понимающей улыбкой шепнул в ответ Хашуэри. — Всегда, — убежденно кивнула Ульфейя и обернулась к художнику. — Ну, если уж это тебе не шедевр… Живописец тоже вспомнил вчерашний разговор. — Да! — вскинул он руки к груди. — Я понял! Вдохновение делает возвышенным все, даже трактирную вывеску. Потому что вдохновение — это сопричастность чуду и… — А почему название другое? — придирчиво перебил хозяин. — Я же хотел «У Кринаша»! Художник оскорбился: он должен думать о таких пустяках? У него вдохновение! Все, даже Дагерта, начали уговаривать Кринаша быть снисходительнее. Не переделывать же чудесную вывеску из-за такой мелочи! Вон как красиво посверкивают буквы среди звезд на мантии волшебника! А что до названия, так на реке все и так знают имя хозяина самого лучшего постоялого двора! Кринаш огрызался и гневался до тех пор, пока не почувствовал, что его настойчиво дергают за штанину. — Пап! — зазвенел снизу возмущенный голосишко. — Ну, что ты заладил: у Кринаша, у Кринаша… А у меня? — Вот! — засмеялся Хашуэри. — Забыл ты, что здесь молодой хозяин подрастает. Придет пора ему принять дело в свои руки — вы что, название менять будете? Кринаш подхватил сына на руки и расхохотался: — Ладно, сдаюсь! — Когда парень вырастет, — с сожалением сказал капитан «Речной лилии», — эту красотищу так и так менять придется. |
