|
— Вообще-то встречал как раз такого, — возвел поэт глаза к потолку. — Ну точь-в-точь! Только одежа справная, суконная. — Может, снял с кого, — подался вперед стражник. — Где ты его видел? Давно? — Пожалуй, и не такой уж сутулый, — продолжал рассуждать Арби. — И не на сорок выглядит, а помоложе. Тощий? Навряд ли, брюшко как у твоего приятеля… и бороды не было… верно-верно, гладкий двойной подбородок, так что насчет проседи ничего не скажу. — Да что ты нам голову морочишь… — начал наливаться гневом стражник. — Не сердись! — примирительно поднял ладонь Арби. — Ты же сказал: одноглазый! Вот я и подумал… Хотя постой-ка, пожалуй, у того были два глаза… Зато помню совершенно точно — и тут ты меня не собьешь! — он назвался здешним мельником. Не успели стражники огрызнуться на явное издевательство, как вмешался Бурьян: — Одноглазый, говоришь? Тощий? Борода с проседью? Припомни, Горластый: не с ним ли мы вчера повстречались? — Похоже на то, — серьезно кивнул Горластый. — Я бороду не разглядывал — есть там проседь, нет ли. А так все сходится. Забыв про шутника-певца, оба стражника насторожились, как псы, учуявшие след. — Вчера? И где вы его видели? — Да здесь, выше по реке, — услужливо объяснил Бурьян. — Он ехал верхом на драконе и играл на свирели. Просил передать, чтоб вы его не искали. У вас, мол, в замке такая тоска беспросветная, что крысы-мыши-пауки уже разбежались, теперь и людям пора врассыпную. Низенький стражник рванулся к обидчику, но товарищ удержал его за плечо и сказал ядовито: — Тоска, да? Верно, у вас повеселее живется! Вон какую кралю чужеземную себе раздобыли! Небось из кожи лезет, чтоб вас распотешить! К разочарованию стражников, их недруги невозмутимо продолжали уплетать рыбу. Мол, ксуури сама за себя постоит! Ободренный их молчанием, толстый стражник поднялся со скамьи, подошел ближе к Уанаи, оперся на столешницу возле самого ее локтя: — Много люди болтают про дальние страны. Вроде в Ксуранге и люди не как люди, и бабы не по-нашему устроены… Женщина даже не смотрела в сторону обидчика, розовым кошачьим язычком слизывая с ложки кашу. — В Ксуранге небось и детей клепают не по-людски. — Стражник расплылся в гнусной ухмылке. — А я б не отказался поиметь тебя по-вашему, по-чужеземному. Может, договоримся? Я заплатить могу. Интересно же! Будь на месте Уанаи другая женщина, Дагерта осадила бы наглеца. Но белобрысая ксуури вызывала у хозяйки неприязнь. К тому же она, как и Бурьян с Горластым, считала: раз баба сунулась в мужские игры, так нечего ей пищать и прятаться за чужие спины. Атаманша и не пыталась пищать и прятаться. Не спеша отставила миску, спокойно взглянула в наглую рожу стражника и любезно прощебетала: — Это хорошая мысль. Нет-нет, платить не нужно: я и сама скучаю по старым добрым обычаям моей родины. Стражник поперхнулся, но взял себя в руки и продолжил напористо: — Так, может, на сеновале, а? — Сеновал — место не хуже прочих, — так же ровно и вежливо прожурчала ксуури. Вот тут бы Дагерте и вмешаться: сказать, что ее дом — не бордель, что нечего на ее сеновале собачьи свадьбы играть. Но помешало неясное ощущение: что-то здесь не так! То же почувствовал и стражник. Он с подозрением уставился в безмятежное личико ксуури: мол, в чем подвох-то? И сказал с напускной развязностью: — Так пошли, что ли? — Прямо сейчас? — почтительно удивилась чужестранка. — Мой господин даже не хочет поговорить с другом или сделать какие-нибудь распоряжения? Тревога с новой силой всколыхнулась в душе толстяка. |
