- Ксан, не надо, - тихо попросил Вадим.

Она хотела что-то сказать, но запнулась на полуслове и замолчала. Слезы вышли из берегов и скользнули по щекам вниз, двумя прозрачными ягодами повисли на подбородке, упали на воротник. Оксана уткнулась лицом в куртку Вадима, ее плечи вздрагивали. Он обнимал ее, не обращая внимания на неодобрительные взгляды прохожих, целовал макушку со смешным завитком волос, шептал что-то непонятное.

«Я не отдам ее никому, - промелькнуло быстро и жарко. - Я буду врать, буду выкручиваться, буду обвинять кого угодно. Я украду и убью ради нее».

«Ты уже обманул. И убил, - пришло уже спокойнее и холоднее. - И тоже думал, что делаешь это ради нее. И что? Если бы ты отказался, может быть, всего этого и не было бы?»

- Я не хочу! Не хочу! - всхлипывая, повторяла Оксана.

- Не бойся, мой хороший, - снова и снова говорил ей Вадим. - Я тебя не оставлю.

Макс, совершенно запьянцованный, сидел в баре у стойки и на смеси русского с английским пытался рассказать бармену о своем рекламном бизнесе. Бармен вежливо кивал, стараясь, чтобы скука не слишком явно плескалась в глазах.

- Ještě? - периодически спрашивал он. Макс кивал, и бармен наливал коньяк в его бокал, почти плоский, размером с маленькое блюдце.

Повернув голову на звук открываемой двери, Макс увидел за спиной входящего Вадима и Оксану: они шли через холл.

- Эй! Идите сюда! - заорал он.

Оксана отрицательно покачала головой и направилась по коридору к своему номеру, а Вадим, подумав, зашел в бар. Он расстегнул куртку, сел рядом с Максом и попросил черного пива.

- Как погулялось? - поинтересовался Макс.

- Нормально. Скажи мне лучше, дорогой товарищ, на фига вы все выложили капитану? Кто орал: «Молчите! Молчите!»?

Макс поджал губы, при этом его подбородок смешно сморщился, а четырехдневная щетина встала дыбом.

- Черт его знает. Так уж вышло, - пробормотал он. - Как-то само собой. Про шантаж случайно вырвалось, а полицай ухватился, как бульдог, и попер. Одно за другим, одно за другим. Ну и вот. Остальным так и говорили: мы, мол, почти все знаем, нет смысла запираться. Да и правда, какой смысл? Тем более, они уже знают, что у нас были трения. И про Генкин рак узнали бы не сегодня-завтра.

- Как там Мишка? - спросил Вадим, отпив глоток и высокой кружки. Крепкое черное пиво было холодным, но от него сразу стало тепло.

- Да фигово Мишка. Совсем сдал. Лежит, в потолок смотрит, не разговаривает. Не дай Бог такое! У меня Лорка тоже пошаливала, но я старательно закрывал глаза. Чего скандалить? Давай, Вадик, еще разок за Лорку - царствие ей небесное. Если возьмут, конечно. Так вот, я о том, что скандалить - это просто ниже плинтуса. Хотя... Тут, конечно, особый случай. Я тоже вряд ли стерпел бы. Только я отметелил бы по самое не хочу, вместо того, чтобы страдать, как принц датский.

Если на кого-то словесный понос наваливался после нескольких рюмок - в качестве первой стадии опьянения, то для Макса подобное красноречие уже служило пресловутой красной линией. Он говорил быстро, связно и вполне разумно, но потом не помнил из сказанного абсолютно ничего. Дальнейшее развитие событий зависело от качества спиртного: либо он уползал на поиски фаянсового друга, либо тихо засыпал в любом подходящем или неподходящем месте.

- Прикинь, лежит и страдает! - продолжал заливаться Макс. - Между нами, девочками... - тут Макс запнулся, видимо, слово вызвало нежелательные ассоциации, но мысль пробежала огородами, и он продолжил: - Между нами, любить такую... такую... У меня даже слов нет, чтобы ее обозначить. В жизни не встречал такой дуры. А уж я-то их повидал, можешь поверить!

- Помнишь Динку Каретникову, Ксюхину подругу? - спросил Вадим.

- А как же! Такая штучка - будьте нате. Правда, не склеилось у нас, ну да ладно.

- Так вот она рассказывала про свою соседку, Аллу.