Рядом, в кустах, треснула очередь автомата. Еще одна. Несколько человек в незнакомой серой форме, стреляя, выбежали из зарослей. Они гнались за двумя — худым молодым африканцем и стариком, который с ожесточением петлял в кустах, отстреливаясь на ходу. Кронго почувствовал — что-то натянулось внутри. Наконец молодой вздрогнул, продолжая бежать, согнулся, — наверное, очередь настигла его. Потом согнулся старик. Кронго зажмурился. Он слышал падающее, хрипящее, корчащееся под деревом. Он боялся крови. На секунду он вспомнил ту встречу с Филаб — самую первую. Но перед ним опять возникли утренние бегущие солдаты:
— Если вы бауса, спасайтесь, они расстреливают всех, кто попадает им в руки…
Тогда здесь еще была «заморская территория» и он ненадолго приехал из Европы. Филаб было шестнадцать. Кронго должен был участвовать в розыгрыше Большого приза Африки. Он думал, что приедет только на несколько дней — опробовать дорожку, выступить, победить и уехать. Под ним тогда шел отец Альпака, бесподобный, непобедимый Пейрак-Аппикс. Реальными фаворитами, кроме Кронго, считались француз Ги Флавен на Монтане и злой маленький американец Доналд Дин. Дин привез Стейт-Боя, жеребца, о котором писали все газеты и который не знал поражений в западном полушарии.
Кронго прислушался. На, листе перед его глазами медленно ползла тропическая божья коровка. Она оставляет за собой след. Кронго удивился — до чего ровно расположены на лиловых надкрыльях синие круги. Он вгляделся в прозрачно-зеленые куски воды. Только не смотреть туда, на убитых. Опять тишина. Огромные, будто застывшие, куски воды громоздились до самого горизонта — как будто глыбы хрусталя долго сваливали с огромного обрыва, а теперь оставили пылиться и сверкать под солнцем. Оттуда сейчас тянуло, как обычно, прохладой. Земля под ним дрогнула, у кормы парохода снова возник пышный фонтан. Должна же быть какая-то разница между морем и океаном. Язык белых, простой, ясный, четкий, давал множество оттенков и градаций — океан, залив, лагуна, бухта. Тут же Кронго услышал шум машины и лихорадочно отполз в кусты. Ноги и руки его двигались сами, независимо от сознания. Если бы не утренняя стрельба, не переворот, не возвращение белых, он бы посмеялся над собой. Он, главный тренер рысистой и скаковой конюшен, директор ипподрома, с самого утра действует и живет, как насекомое. Как навозный жук, почувствовавший, что над ним занесли ногу. Но ведь он не имеет никакого отношения ни к политике, ни к партиям, ни к Фронту освобождения… Он чувствует, что его тело само ощущает опасность и само защищается. Он успел скинуть джеллябию. Его костюм для тренинга и шорты просвечивают сквозь кусты. В конце концов он только специалист, он только… В этом месте мысль оборвалась, по Кронго дали очередь. Из зарослей выполз ядовито-зеленый «лендровер». Кронго вжался лицом в траву, ему показалось, что пуля ударила в руку, а потом короткий щелчок в затылок, земля качнулась, вкус тошноты… Вот и все… Он убит… Он вспомнил, как первый раз у него мелькнула мысль, что он может остаться в этой стране. Кронго был уверен, что Пейрак-Аппикс обойдет всех. Каждый день Кронго примерял с Пейраком дистанцию. И каждый раз рядом он видел светло-гнедую, с необычно длинными задними ногами Монтану. Кобылица скакала легко, видно было, что Ги Флавен нарочно пускает ее вполсилы. Дин, наоборот, пускал вороного Стейт-Боя так — правда, на короткие отрезки, — что летели комья. Потом, медленно проезжая перед трибунами, Кронго увидел Филаб у барьера. Он обратил внимание на цвет лица — светлый, почти желтый, как у мулатки, — и на длинные стройные ноги. Это заняло какие-то секунды — и все. Снова бросающаяся на него под шеей Пейрака дорожка.
— Вставай, сволочь…
Над ним стоит молодой африканец в незнакомой военной форме, с автоматом в руке. |