— Вставай!

Кронго встал.

— Не поворачивайся, — сказал спокойный голос.

Кронго видел краем глаза зеленый «лендровер». На радиаторе сидели двое белых, остальные были африканцы.

— Руки на затылок… Повернись…

Руки сами собой прилипают к затылку. Что же теперь? Ноги сами собой поворачиваются. То, о чем он слышал, сейчас рядом, вплотную.

— Белый?

Только сейчас Кронго смог различить того, кто это спрашивал. Перед ним плыли, качаясь, серые спокойные глаза. Загорелое обветренное лицо. Человек сидит на радиаторе, свесив ноги и направив на Кронго автомат. Улыбается.

— Я ведь спрашиваю — вы белый?

В этих серых глазах мелькает желание спасти жизнь Маврикия Кронго. Как будто даже добрая сочувственная улыбка.

Тогда, после проездки перед трибунами, он принял душ. В одной из открытых машин, стоящих у ипподрома, увидел девушку, лицо которой показалось ему знакомым.

— Африка? — сказал он.

Это слово пришло само собой, он произнес его с полуулыбкой, но оно оказалось для них паролем. Он пожалел, что в этих скачках не будет борьбы, что он идет голым фаворитом, без соперников.

— Африка, — улыбнулась Филаб.

У нее были гладкие черные волосы, падающие вниз, — у местных проволоковолосых жителей такие встречаются редко. Он вспомнил — барьер, длинные ноги. Доверчивый поворот шеи. Она бывала в Европе.

— Я вас уже видел.

— И я вас, — сказала она. Голос глубокий, грудной. Ровный нос, удивленные негритянские глаза под желтыми веками.

Ну да, о нем же пишут газеты. Вот почему она знает его лицо. Тогда он уже начал приходить в себя. Да, именно — тогда уже начал… В нем уже не было боли — только тупое чувство утраты. Чувство утраты — и больше ничего. Ему уже не казалось странным, что он думает о женщинах. Не казалось странным и безразличным, что в поездках, в Берне и в Женеве, он теперь замечает — замечает, что женщины обращают на него внимание. И он уже отмечал про себя, что среди них были и красивые женщины. Но эта была необыкновенно молодой, необыкновенно красивой. Необыкновенно уверенной — и в то же время в глазах у нее был страх, страх, что он не решится говорить с ней дальше.

— Вы ждете мужа?

— Отца.

Сейчас должно снова прийти то, что появляется само собой.

— Покажите мне город.

Он сознательно соврал ей — он знал этот город до последнего переулка, потому что часто бывал здесь раньше. Еще — юношей. Часто… Он старался скрыть удивление. Скрыть недоуменный вопрос к самому себе — почему он обратил внимание на эту девушку. Он еще не верил, что все будет так легко. Но он обратил внимание, именно — обратил. И каждый ее взгляд сейчас уговаривал его продолжать разговор.

— Хорошо, — со стороны казалось, будто она с ним не разговаривает. — Только вы сейчас отойдите, потому что, если отец увидит…

— Хорошо. Где?

— Вы знаете набережную? Это очень просто. Центр, памятник Русалки. А теперь отходите. Всего доброго. В семь часов.

Он отошел довольно далеко и увидел ее отца, — судя по костюму, крупного чиновника из африканцев.

— Н-нет… — через силу выдавил Кронго.

Серые спокойные глаза продолжали с удивлением смотреть на него. Странно — как только Кронго сказал «нет», липкий страх, окутывавший его, пропал.