Он отказался отвечать на вопросы и сразу вернулся в кабинет.

Когда занавески резко отдернули, Роберта Драмм едва не лишилась чувств, увидев своего младшего сына привязанным к кровати и с трубками, присоединенными к обеим рукам. Она вскрикнула, закрыла рот ладонями и наверняка упала бы, если бы ее не подхватили Седрик и Марвин. Все испытали настоящий шок и, обнявшись, поддерживали друг друга. Робби присоединился к ним.

Кит замер на месте, не в силах пошевелиться. За ним столпились несколько человек, появления которых он не заметил. Они подались чуть вперед, чтобы лучше видеть. Сегодня был четверг, второй в ноябре, и в этот день в ризнице церкви Святого Марка собирались прихожанки продолжить изучение Евангелия от Луки, после чего на кухне устраивался ужин. Кита с Даной и сыновьями всегда на него приглашали, и обычно они принимали приглашение. Сейчас пастору очень недоставало его церкви и семьи, и он не мог понять, почему об этом подумал, глядя на темную голову Донти Драмма. Она резко контрастировала с белой рубашкой и белоснежной простыней, которой его накрыли. Ремни были светло-коричневыми.

Роберта громко всхлипывала, Робби что-то бормотал, и неизвестные свидетели, стоявшие у пастора за спиной, напирали все сильнее. Киту хотелось закричать на них, он устал молиться, тем более что молитвы все равно не помогли.

Пастор спросил себя, изменилось бы его отношение к происходящему, будь Донти виновен, и решил, что, наверное, нет. Конечно, он бы не с такой жалостью относился к парню, но, наблюдая за выверенными до мелочей действиями персонала, Кит поразился их хладнокровности и холодной безжалостности отработанной до автоматизма процедуры. Будто усыпляли старую собаку, хромую лошадь или лабораторную крысу. Кто дал нам право убивать? Если убийство — зло, то почему нам разрешается убивать? Кит смотрел на Донти и понимал, что эта сцена врежется ему в память на всю жизнь. Он знал, что никогда уже не будет прежним.

Робби тоже смотрел на Донти и думал, как много бы сейчас он сделал по-другому. Во время каждого судебного слушания адвокату приходится на ходу принимать десятки решений, и сейчас Робби вспоминал их все. Ему следовало пригласить другого эксперта, не так активно нападать на судью, проявлять больше уважения к присяжным. Он не простит себе допущенных промахов, хотя никто его за них не упрекнет. Ему не удалось спасти невинного человека, и тяжесть этой ноши была невыносима. Вместе с Донти уходила часть его жизни, и после этой казни он станет совсем другим.

В соседнем помещении Рива плакала, глядя на уже беспомощного убийцу своей дочери, привязанного к кровати и ждавшего последнего вздоха перед тем, как отправиться в ад. Его смерть — быстрая и довольно комфортная — не шла ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить Николь, и Риве хотелось, чтобы он тоже мучился и страдал. Уоллис поддерживал ее, обняв за плечи, а рядом стояли дети. Родной отец Николь не приехал, и этого Рива никогда не забудет.

Донти с трудом повернул голову направо и увидел мать. Он улыбнулся, подмял большие пальцы рук, показывая, что все в порядке, и, отвернувшись, закрыл глаза.

В 18.01 начальник тюрьмы Джетер подошел к столику и взял трубку прямой связи с генеральным прокурором в Остине. Ему сообщили, что все ходатайства отклонены и оснований откладывать казнь не имеется. Он положил трубку и взял другую — с виду точно такую же. Это была прямая линия с офисом губернатора. Оттуда тоже давали зеленый свет. В 18.06 он подошел к кровати и спросил:

— Мистер Драмм, вы хотите что-нибудь сказать?

— Да, — ответил Донти.

Начальник протянул руку к потолку и, опустив маленький микрофон на шнуре, придержал его у лица Донти.

— Говорите, — сказал он.